"Владимир Алексеевич Солоухин. Варвара Ивановна (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

груди, как у готовой покойницы. Да она с лица и была уже готовая
покойница: кожа желтая, щеки ввалились, губы натянуло до синевы, нос
востренький, надбровные дуги выступили и прояснились. Про руки говорить
нечего: воск и воск. И этот, знаете, серый, пепельный налет на лице. То
есть нынче или завтра конец. Недаром же попросила, чтобы соборовали...
"Да, отработала Варвара Ивановна свое, - опечалился я, выходя из-за
перегородки к столу. - Сколько ей? Чай, за восемьдесят?"
"Восемьдесят шестой, - подтвердила Татьяна Сергеевна. - Да уж,
конечно, отработала. Во-первых, вырастила семерых детей. Две дочери на
чужой стороне замужем. Четырех сыновей убило в немецкую войну. Один вот
недавно умер (это, значит, про своего мужа). Да после убитых сыновей
детишки остались - их надо было на ноги поднять. Теперь кто где: и во
Владимире, на тракторном заводе, и в Москве один, инженером. Выросли и
глаз не кажут. Отрезанные куски...
А вы думаете, такая чистота в доме от меня? Да когда мне, колхозному
бригадиру, за чистотой в доме следить! От зари до зари на ногах да на
нервах. Так что и чистота в доме - все от нее. Да трое моих ребятишек.
Младшему - два с половиной, старшему - шесть. А куда денешься, жизнь...
Четвертого дня слегла. Сразу как-то перелом произошел. Три дня - и
готово. Догорает, как свеча. Вот вы меня ругаете, почему я допустила
лампаду и соборование. А как я могла запретить, если это за все ее
восемьдесят пять лет последняя и единственная воля, последнее на земле
желание? Нет уж, мы - одно, а старики - другое. Пусть уходят, как им
кажется лучше. Как им, с их темной точки зрения, кажется по-людски,
по-человечески".
Тут мы заметили, что говорим о Варваре Ивановне как о совсем умершей,
а она ведь пока жива. И может быть, даже слышит наш громкий разговор,
только вставить уж ничего не может. Мы спохватились, стали говорить тише,
а потом и вовсе переменили тему разговора.
Пока ужинали, побывали в горнице и трое ребятишек Татьяны Сергеевны.
Старший, Сережа, шестилетний сероглазый мальчик с соломенными волосенками,
был уж приучен здороваться с посторонними людьми. Четырехлетняя Маша в
продувной рубашонке, круглолицая, розовощекая крепышка, вся перепачкалась
в киселе из смородины. Вовочка, по третьему году, тотчас вскарабкался к
матери на колени и пальцем стал показывать на еду. Все босенькие, но не
запущенные. Видно, что были в хороших женских руках. А если и
подзапустились самую малость, так разве за последние четыре дня.
Бригадира мы должны были вызвать в район на совещание. Но, видя, что
у нее в доме почти покойник, сказали, чтобы она не ездила. Хлопот будет
много: похороны, поминки, по деревенскому обычаю. И переживание: хоть и
старый, отживший свое человек, а жаль...
На другой день совещались мы в райкоме, как вдруг секретарша вызывает
меня к телефону. Звонят из колхоза, где ужинали: бригадира Татьяну
Сергеевну вечером убило наповал куском металла, отлетевшим из силосорезки.
Надо ехать на место, разобраться. Да и как было не поехать! Потрясло, и не
укладывалось в голове, чтобы наша Татьяна Сергеевна, видная, сорокалетняя,
сильная, выносливая, - и вдруг мертва. Можно сказать, лучший бригадир в
нашей зоне.
Захватив врача, поехал в колхоз "Победа". Силосная яма у них на
въезде в село, так что мы сразу и увидели происшедшее.