"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

решили потихоньку идти вперед, предоставив лошади плестись сзади. Главная
причина, почему мы покинули подводу, состояла в том, что лошадь перепала за
долгий путь и совершенно отказывалась везти нас четверых. Она
останавливалась через каждые сто шагов, и невозможно было ни увещеваниями,
ни кнутом стронуть ее с места.
И предыдущий участок пути от Владимира до Ставрова мы наполовину прошли
пешком, возле саней, иначе впоследствии не обессилели бы так быстро.
Отец не мог управлять лошадью и все норовил заснуть. Мы то и дело
оглядывались: как там у него дела? Но лошадь плелась себе и плелась по
дороге. Один раз она, правда, свернула в сугроб, и нам пришлось возвращаться
довольно далеко, чтобы вывести ее "на стезю".
Между тем стало быстро темнеть, и внезапно испортилась погода.
Посыпался обильный снег с ветром. Нельзя было разобрать, какой снег
переносится с места на место: низовой, поднятый ветром, или тот, что падает
сверху. Все перемешалось с темнотой, ноги наши стали вязнуть, лошадь
потерялась из виду.
Мы знали, что поступаем не совсем ладно, оставляя выпившего человека
одного в метели, тем более что, кажется, лошадь опять своротила в сугроб. Но
знали мы и то, что лошадь по такой дороге всех четверых не вывезет вовсе.
Кроме того, пройдя по забродному пути, мы почувствовали усталость и большую
слабость во всем теле. В одну минуту нас облило потом, не тем, который
неизбежно появляется во время тяжелой работы и ходьбы, а тем, что приходит
вместе со слабостью и является результатом ее. В народе такой пот называют
испариной.
Дорога теперь определялась только так, что, ступив на нее, мы увязали
по колено, а ступив мимо нее, проваливались гораздо глубже. К счастью, у
Бориса была палка, и, втыкая ее в снег впереди себя, мы могли нащупывать
твердый путь. Сначала мы делали переходы, отсчитывая сто шагов, после чего
останавливались и стояли на дороге лицом к лицу, держась друг за дружку.
Вскоре сто шагов сделались слишком большим расстоянием, чтобы можно было
пройти его без отдыха, и мы стали останавливаться через каждые пятьдесят.
Валентина, как пьяная или как во сне, все старалась сесть прямо на снег, а
мы не позволяли ей этого, почувствовав, что хотя и сами мальчишки, но что
моральная ответственность за жизнь девушки полностью лежит на нас.
- Не трогайте меня, оставьте, не мешайте! - твердила Валентина. - Я вас
догоню. Посижу пять минуточек и догоню. Оставьте меня, не трогайте, не
мешайте!
Теперь мы не позволяли ей идти сзади, но всегда в середине. Один из нас
на переменках шел, или, вернее, брел, впереди. Сначала мы торопились дойти
до дому, чтобы послать людей на свежей лошади за отцом, которого, наверно,
теперь заносит снегом в санях. Потом все мысли ушли от нас, кроме двух: надо
во что бы то ни стало переставлять ноги и ни в коем случае нельзя садиться.
Уж не через пятьдесят, а через пятнадцать шагов останавливались мы и
отдыхали стоя, дыша в лицо друг другу, маленькие посреди черных
разбушевавшихся снегов и по сравнению с теми равнинами, на которых они
разбушевались. Валентина начала плакать тихими, беззвучными слезами и еще
горячее, как бы в бреду, умоляла нас дать ей отдохнуть, уйти от нее,
оставить ее в покое, не мешать ей. Наконец мы сказали:
- Ладно, садись на три минуты, а мы постоим.
Как только Валентина опустилась на снег, так (никогда не забыть мне