"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

в темно-зеленой дремучести елочек нет-нет и вспыхнут ясные розетки
шиповника. Подрастая, елка задушит его в своих колючих объятиях, уморит под
мрачным, холодным пологом, но пока есть возможность цвести, он цветет, и
даже пчелы, откуда ни возьмись, прилетают к нему в дни цветения.
Необыкновенна живопись леса в те весенние дни, когда перепутываются и
соседствуют рядом разные изобразительные средства: как видно, природа не
заботится о том, чтобы выдержать все в одном жанре и стиле, она хорошо
знает, что все, что бы она ни делала весной, все будет прекрасно, от всего
не оторвешь глаз.
Лиственные деревья - осины, ольха, березки - еще голы, стволы и сучья
их на холсте безветренного теплого дня набросаны так и сяк - углем и мягким
карандашом. Так и видно, что уголь крошился и обламывался, но художник был в
экстазе, он отбрасывал негодные карандаши, хватал новые и писал, писал,
писал.
То тщательно выписан каждый пень: и как кора завернута на нем в
трубочку, и как желтой струйкой высыпается из него труха, и как засох и
сморщился на нем прошлогодний опенок; то вдруг смутно и размывчато
проступает лес сквозь теплую дымку - одни намеки, одно настроение, которое
владело художником в ту минуту, когда он творил.
Прямо по рисунку углем, среди всего серого и черного, не побоялся
художник ударить масляной кистью, и вспыхнул осыпанный розовыми цветочками
куст волчьего лыка.
Густым, тяжелым маслом написана темень еловой хвои, но перед елями
растет березка, и теперь она окропила это "масло" нежной, яркой, солнечной
акварелью свежих, только что развернувшихся листочков. Стоит ли говорить,
сколько "воздуха" в этой картине, он тут даже и не достоинство, а то, чего
не может не быть.
Змей нету в нашем лесу. Безбоязненно отправлялись мы, оснащенные
глиняными крынками, к которым матери приделали удобные державки из
веревочки; несешь крынку, как ведерко на поцепке.
Попадается безлесый склон холма, окруженный темным квадратом елей. Не
ощущаешь не то чтобы ветерка, но и никакого движения воздуха. Испарения
смолы, сухие и жаркие, устоялись возле еловых пней, струятся, колеблются над
поляной, как неразмещенный растаявший сахар в стакане горячего чая.
Вокруг каждого пня растут ягоды. Так у нас называют землянику, а уже
другие все ягоды зовутся по именам: брусника так брусника, костяника так
костяника. Ягоды на открытых полянах возле раскаленных пней некрупные, вроде
бы ссохшиеся, но очень сладкие.
На молодой порубке, где не поймешь, что выше - сочная трава или
осиновая поросль, - в тенистой, сырой прохладе вызревают ягоды величиной по
наперстку, полные земляничной влаги своей, мягкие, нежные, с беленькими
пятнышками там, где держались за материнскую ветку. Горсть за горстью
кладешь в крынку. Сначала крынка заполняется скоро, но как дойдет до самого
широкого места, так и замрет: кидаешь, кидаешь, а киданого нет. Самое
главное - наполнить широкий пузырь крынки. Горлышко узкое, с ним справиться
легче.
Если увяжется за нами какая-нибудь девчонка, наша сверстница, то нам
остается только удивляться, как быстро у нее продвигается дело, как будто у
нее не две руки, а десять. Что же, и то правда, что не мужское это дело -
собирать ягоды. Оно надоедало нам быстрее, чем успевала наполниться крынка.