"В.А.Солоухин. Капля росы (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

утром, но купания эти запомнились на всю жизнь, и благодаря этим благодатным
случаям я и до сих пор не променяю никакого другого купания на купание
именно ранним утром и именно в нашей речке.
Красиво издали глядеть на людей, которые косят! Хорошо любоваться и
вблизи на умелого, ладного косца! Эти равномерные, экономные взмахи косой,
это ритмическое разворачивание плеч, когда коса отводится назад,
замахивается медленно, словно пружина сжимается при этом, которая потом
стремительно, резко толкнет косу в обратную сторону, а косец припадет на
правую ногу и на правый бок, да еще и выдохнет вслух: "Х-ха!"
Рубаха на груди распахнута, лицо и шея запотели, и отблески зари лежат
на лице: хоть сейчас пиши картину, хоть сейчас читай вслух знаменитые
строки:

Раззудись, плечо, размахнись, рука,
Ты пахни в лицо, ветер с полудня!

Но вот что странно. Как только сам возьмешь косу и станешь в ряд,
тотчас куда-то пропадают и окрестности, и облака, и даже стихи про то, чтобы
плечо как следует раззуделось. Весь мир сужается, в нем остается желтое
деревянное окосье, кривое синеватое лезвие косы, по желобку которого, смывая
травяную мелочь, бежит роса, небольшой участочек (на полшага вперед) стоящей
травы, которую предстоит срезать, да еще время от времени серый брусок,
скользящий по нежному жалу то с той, то с другой стороны. А если и вскинешь
голову и оглянешься по сторонам или посмотришь туда, где должен оканчиваться
прокос, то, как назло, именно в этот момент затечет в глаза струйка горячего
пота, и застит белый свет, и защиплет глаза так, что какие уж тут облака и
окрестности!
- Так-так! - говорили мужики в то памятное утро. - Значит, подросла
молодежь, оперилась. Это хорошо! Ты, Юрий, становись за своим отцом, ты,
Валентин, за Иван Михайловичем Пеньковым, а ты, Володимир, за Сергей
Васильевичем. А сзади тебя пойдет Андрей Павлович. Пошли!
Неторопко, словно бы бережно провел косой Иван Васильевич Кунин, и
первые крайние к тропинке цветы бросились в ноги великану с беспощадным
инструментом в руках, аккуратным рядком легли на землю. Когда он вкосился
шагов на восемь, следующий пошел косец, а там другой, третий. Вот и Юрка -
детина выше всех нас на целую голову - ссутулился немного, пошел, пошел
тянуться за мужиками. Хорошо помню, как сделал первые несколько шагов и я.
Там, где мне пришлось начинать, густо росли розовые махровые цветы на
высоких стеблях, которые режутся очень легко и которые, как я выяснил лет
двадцать спустя, называются горец, или раковые шейки.
Первые несколько шагов я следил, как подкашиваются и падают эти цветы.
Но скоро пришлось сосредоточить свое внимание на сапогах Сергея Васильевича
Бакланихина, а точнее, на задниках его сапог. Коротенькими шажками он
переступал по ровной зеленой щетке, но в этих коротеньких шажках была для
меня такая стремительность, что все мои усилия свелись к тому, чтобы сапоги
Сергея Васильевича не ушагали слишком далеко, тем более что сзади все громче
становилось, с громким выдохом, почти кряхтением, дыхание Андрея Павловича.
Я чувствовал, что весь я как-то неудобно перекошен, что трудно дышать,
правый бок стало ломить, и не было рук, чтобы вытереть пот со лба и глаз.
Становилось очевидным, что до конца прокоса мне не дотянуть, что больше в