"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

огромного (на всю семью щи варить) до копеечного - на детскую кашку, они
стояли рядком, такие чистые, такие вроде бы хрупкие, что не только в печку
сажать, а и в руки взять боязно. "Чьи горшки-то?" - спрашивала мать.
"Жаринские..."
- Есть тут один старичок, который все помнит. У него председатель
колхоза на квартире стоит, - пояснила нам тетя Домаша.
Двинувшись вдоль села, мы зашли в магазин и увидели старика такого
старомодного, что хоть картину пиши.
Бодрый, с белой небольшой бородкой, в высоком картузе с лаковым
козырьком, в темной рубахе, перепоясанной крученым поясочком (только бы еще
гребешок к пояску), он покупал соленую треску, брезгливо поворачивая ее за
хвост то на ту, то на другую сторону. Таким я всегда представлял себе деда
Каширина.
Мы почти не сомневались, что это и есть дедушка Антон, "который все
знает", но все же спросили:
- Не знаете ли вы того дедушку, у которого председатель живет.
- Ступай скорей, сейчас он уедет.
- Нам председатель не нужен, нам хозяин его.
Дед растерялся и тут же признался чистосердечно:
- А я думал, до конца жизни никому больше не понадоблюсь.
Пошли с ним по селу. Деду Антону было теперь семьдесят шесть лет. Он
производил впечатление сдержанного, воспитанного человека, привыкшего и
уважать других, и требовать уважения к себе. Да, он работал мастером на
гончарном заводе. А всего заводов в Жарах было пять. Производили в год до
трехсот тысяч штук разных изделий: плошек, крынок, пирожниц, кружек,
горшков, цветочниц... Работало по гончарному делу шестьдесят пять человек.
Зародилось дело при прадедах. "Мы, молодые, уж не помнили", - так и сказал
про себя - "мы, молодые!". Были в селе три чайные с гостиницами. Почему
нарушилось дело? - первое - упал спрос. Все больше теперь алюминиевая посуда
пошла да чугунная. Завод к тому же начал переходить из рук в руки. То его
району передадут, то опять колхозу. Лет пять назад один начальник решил из
местной глины черепицу делать. Позвали деда Антона. "Скажи, годится ли
глина?" Дед Антон закрыл глаза, растер глину в щепотке и говорит: "Не
годится!" Тогда сочли деда Антона вредителем, сующим палки в колеса
районного прогресса. Черепица все же не получилась.
Тем временем мы пришли на место бывшего завода. Сохранился низкий
длинный навес на столбах, остов обжигательной печи и груды черепков там и
тут.
Обратно шли не селом, а задами, через цветущие залоги.
- Так, - говорит дед Антон. - А вы, значит, путешествуете. Ну да, ну
да... Путешествуете. Чем уж вы там заряжены - нам неведомо, а вроде бы
путешествуете.
Вдруг он обернулся, снял картуз и широко повел рукой:
- Простору-то сколько, а?
Желто-розовые луга под порывом ветра всколыхнулись, прокатилась по ним
голубая волна, словно поклонились травы старику за то, что заметил их.
Дыханьем, всем существом чувствовалось, что от самой желто-розовой луговины
до самого синего неба нет в воздухе ни одной пылинки, ни одной соринки -
ничего вредного человеку.
- Куда уходят с этих-то воздухов! Нельзя землю бросать. - Старик вдруг