"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автораогромного (на всю семью щи варить) до копеечного - на детскую кашку, они
стояли рядком, такие чистые, такие вроде бы хрупкие, что не только в печку сажать, а и в руки взять боязно. "Чьи горшки-то?" - спрашивала мать. "Жаринские..." - Есть тут один старичок, который все помнит. У него председатель колхоза на квартире стоит, - пояснила нам тетя Домаша. Двинувшись вдоль села, мы зашли в магазин и увидели старика такого старомодного, что хоть картину пиши. Бодрый, с белой небольшой бородкой, в высоком картузе с лаковым козырьком, в темной рубахе, перепоясанной крученым поясочком (только бы еще гребешок к пояску), он покупал соленую треску, брезгливо поворачивая ее за хвост то на ту, то на другую сторону. Таким я всегда представлял себе деда Каширина. Мы почти не сомневались, что это и есть дедушка Антон, "который все знает", но все же спросили: - Не знаете ли вы того дедушку, у которого председатель живет. - Ступай скорей, сейчас он уедет. - Нам председатель не нужен, нам хозяин его. Дед растерялся и тут же признался чистосердечно: - А я думал, до конца жизни никому больше не понадоблюсь. Пошли с ним по селу. Деду Антону было теперь семьдесят шесть лет. Он производил впечатление сдержанного, воспитанного человека, привыкшего и уважать других, и требовать уважения к себе. Да, он работал мастером на гончарном заводе. А всего заводов в Жарах было пять. Производили в год до трехсот тысяч штук разных изделий: плошек, крынок, пирожниц, кружек, Зародилось дело при прадедах. "Мы, молодые, уж не помнили", - так и сказал про себя - "мы, молодые!". Были в селе три чайные с гостиницами. Почему нарушилось дело? - первое - упал спрос. Все больше теперь алюминиевая посуда пошла да чугунная. Завод к тому же начал переходить из рук в руки. То его району передадут, то опять колхозу. Лет пять назад один начальник решил из местной глины черепицу делать. Позвали деда Антона. "Скажи, годится ли глина?" Дед Антон закрыл глаза, растер глину в щепотке и говорит: "Не годится!" Тогда сочли деда Антона вредителем, сующим палки в колеса районного прогресса. Черепица все же не получилась. Тем временем мы пришли на место бывшего завода. Сохранился низкий длинный навес на столбах, остов обжигательной печи и груды черепков там и тут. Обратно шли не селом, а задами, через цветущие залоги. - Так, - говорит дед Антон. - А вы, значит, путешествуете. Ну да, ну да... Путешествуете. Чем уж вы там заряжены - нам неведомо, а вроде бы путешествуете. Вдруг он обернулся, снял картуз и широко повел рукой: - Простору-то сколько, а? Желто-розовые луга под порывом ветра всколыхнулись, прокатилась по ним голубая волна, словно поклонились травы старику за то, что заметил их. Дыханьем, всем существом чувствовалось, что от самой желто-розовой луговины до самого синего неба нет в воздухе ни одной пылинки, ни одной соринки - ничего вредного человеку. - Куда уходят с этих-то воздухов! Нельзя землю бросать. - Старик вдруг |
|
|