"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

ощущение сиротливости. У одной уцелевшей березы была сломана (падающей
соседкой) вершинка, она свисала на кожице, засохшая и черная, тогда как
береза сама зеленела и даже лопотала что-то под утренним ветерком. На краю
порубки валялась опрокинутая набок большая железная печка, свидетельствующая
о том, что лес рубили зимой. Пни, щепки, обрубки, сучья производили бы более
удручающее впечатление, если бы порубка не успела зарасти неизвестно откуда
взявшимся стебелястым лилово-красным кипреем. Медленно обошли мы порубку
кругом и не нашли ни одной тропы, которая уводила бы отсюда.
Заплутавшиеся в лесу бродяги лезут на высокое дерево и оттуда
обозревают местность. В книжках про это пишут так: "Напрасно вглядывался он
в туманные дали. Лесной океан расстилался до самого горизонта, и не было ему
ни конца, ни края".
Порубка занимала низину, и я слез бы с дерева, действительно не увидев
ничего, кроме того же леса, если бы в далеком просвете между черными
вершинами елей не проглянула яркая, солнечная зелень поля. Теперь без всякой
тропы стали пробираться мы сквозь лес, заботясь только о том, чтобы
сохранить направление. Хлюпала под ногами сырь, трещал валежник, руки
покрывались ссадинами. Но уже нарастал (как под реостатом), все нарастал и
нарастал свет. И когда кончились последние деревья, сказочно расстелился
перед нами луговой ковер, взбегающий на пригорок. На пригорке дымилась
ранними лиловыми дымками неведомая нам деревушка. Правее ее, на отдаленном
холме, виднелось село. Метрах в двухстах от нас в кустарнике слышались
мужские голоса, и мы пошли на них, чтобы все хорошенько расспросить. Через
кустарник сочилась речушка, иногда она разливалась небольшими лужами. По
одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не
столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи.
- Неужели здесь водится рыба?
- Шел я вчера под вечер мимо речки, - рассказал один из рыболовов, -
гляжу, а он, стервец, ходит!
- Кто ходит?
- Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон
тринадцать щурят вывели.
На траве валялись тощие, оскаленные щурята.
- Щука водится, и другая рыба должна быть!
- Нет, иной рыбы незаметно.
- Чем же питается щука?
- Она больше мышами харчуется. - Так и не поняли мы, смеялись над нами
рыболовы или говорили серьезно. - Поля кругом, мыша прорва, который попадает
в воду - конец.
- Жди, когда попадет.
- Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали.
Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме - Клинами. Мы
пошли в Клины межой горохового поля.
Золушке, проснувшейся утром в своей каморке, роскошный вечерний бал в
королевском замке казался сном. Она не поверила бы в этот сон, если бы не
золотая туфелька под подушкой.
Матрос, вернувшийся к хлебопашеству в каком-нибудь лесном краю, будет
хранить обломок коралла, и, может быть, к старости, когда туманная глубина
экваториальных морей станет казаться давно приснившимся сном, только этот
коралл и напомнит матросу о том, что океаны шумят и сегодня.