"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

травкой. По обеим сторонам полотна тянулись, все в цветущей гвоздике,
обочины. Среди широкой зелени вьется хорошо заметная, но все же не укатанная
до пыли колея. Так посреди зарастающей кувшинками речки пробирается чистая
полоска воды.
По обочинам Стромынки местами росли деревья, то одинокие, то небольшими
группами, а то зеленел кустарник. Земля вокруг была похожа на степь, и
неудивительно: мы подходили к Юрьеву-Польскому. Значит, и в те времена,
когда будущий основатель Москвы, называя своим именем новый городок, назвал
его еще и Польским; значит, и в те времена здесь был просторный степной
остров посреди дремучих лесов.
Километрах в двух от дороги на матовой черноте земли дымился костер,
оставленный пастухами: щелкал в перелеске пастуший кнут. От костра наносило
на дорогу душистым дымком, похожим на дымок кизяка.
Иногда весь стромынский ансамбль - валки и канавы обочин, ровное
зеленое полотно, наезженная колея - начинал поворачиваться, плавно
загибаться, и эти повороты еще больше украшали привольный утренний пейзаж.
Идти было легко и радостно - и потому, что решили сбежать, а не сидеть два
дня в Ильинском, и потому, что на такой Стромынке невозможно сбиться с пути,
и просто потому, что воздух свеж, солнце ласково, а мы еще достаточно
молоды, чтобы не задумываться о бренности мира.
Мне под ноги попалась подкова, почти новая, с обломками гнутых гвоздей
в прямоугольных дырочках. Она была огромная и тяжелая. Разве что конище Ильи
Муромца или какого другого богатыря мог обронить такую подкову. Именно так
показалось моей спутнице. А я не стал убеждать ее, что скорее всего
расковался битюг из породы владимирских тяжеловозов. Подкову я убрал в
рюкзак, и она до сих пор хранится у меня как память о реальном ощущении
счастья, застигшего нас на Стромынской дороге.
Между тем поднялась, как из-под земли, плотная заросль ольшаника и
перегородила Стромынку. Некоторое время мы старались сохранить направление и
пробрались сквозь лес, надеясь, что вот он кончится и снова откроются дали с
широкой дорогой, убегающей в них. Но ольха смешалась с березняком,
напросились к ним в компанию рябинка да черемуха, а малина с бересклетом так
запутали все дело, что ничего не оставалось нам, как возвратиться на то
место, откуда началась лесная заросль.
Возвратившись на старое место, мы увидели, что нам на выбор предложено
два пути: чахлая тропинка, ведущая вправо, вниз, в топкое место, и яркий
тракторный след, загибающий влево.
Немного было логики в том, что мы пошли по тракторному следу. Мало ли
куда и зачем понадобилось ехать трактору. Но очень четок был след по
сравнению с тропинкой. Это и обмануло нас. Трактор некогда продирался между
деревьями, задевая за их стволы, обдирая кору, расщепляя верхние слои
древесины. Тракторист был опытный, он ловко лавировал, заводя нас все дальше
и дальше в глубину леса. Скоро мы поняли, что идем не так, но слишком много
осталось за нами ложного пути, чтобы возвращаться и все начинать сначала.
Тракторный след привел не в деревню, не на поле, не к сторожке лесника,
ни даже хотя бы на другую дорогу. Расступились седые, в лишайниках,
свисающих длинными бородами, ели, и открылось взгляду огромное поле битвы,
вернее - избиения деревьев людьми. Тракторный след развернулся и много
напетлял, накружил на порубке. Там и тут лежали в кучах невывезенные еще
березовые бревна. Тощие деревца поднимались в нескольких местах, вызывая