"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

заключать под стеклянный колпак, то все же стоило бы сохранить: ведь второго
Юрий Долгорукий уже не построит!
Тем не менее Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, можно сказать,
разваливается. Один угол его отъехал и скоро обрушится. Никаких
восстановительных или укрепительных работ там не ведется, и, может быть, мы
последнее поколение, кто имеет возможность увидеть своими глазами эту
истинную жемчужину, пролежавшую на зеленом берегу Колокши восемьсот лет.
Все больше и больше нравился нам тихий, весь в зелени городок,
окруженный всеми этими ромашками, короставниками, гвоздичками,
колокольчиками, васильками, подорожниками, тысячелистниками, хвощами,
полынью... А то еще посмотришь вдоль улицы и увидишь в конце ее колосящееся
ржаное поле. Ветерки, пахнущие полевыми травами, продувают городок насквозь,
и кажется, что сами деревянные дома насквозь пропитаны этими запахами.
Вместе с рекой, прорезая Юрьев через самый центр, входят в быт юрьевцев
кувшинки, стрекозы, обильные росы по вечерам, речной туманец и летние ночи.
Мальчишки, да и не только мальчишки, пристроились с удочками под тенью
развесистых ветел. Между домами и рекой растет чистая травка, как в деревне.
В центре сохранились старинные торговые ряды: большое приземистое
здание из побеленного кирпича. Широкие окна вплотную примыкают друг к другу
и тянутся цепочкой. Они закрыты деревянными коричневыми ставнями с тяжелыми
коваными петлями поперек. Перед рядами на стояках лежит бревно, к нему
привязывают лошадей.
Это был город овса и кожи, сена и колесной мази, мучных лабазов и
рогожных кулей.
Гроза, что так уверенно находила вечером, не дошла до Юрьева. Однако
утром прыснуло на перегретый город редкими светлыми каплями, и не сильно, но
устойчиво по всему Юрьеву запахло лошадьми: тонкой смесью запахов сена,
дегтя, хомутов и лошадиного навоза.
В середине дня мы пришли в музей. Он помещается в монастыре, и нам
пришлось пересечь внутренний двор монастыря, заросший травой. Трава теперь
была большей частью скошена и лежала в валках. В дальнем углу монастырского
двора девушка в легком открытом платьице и широкополой панаме разбивала,
ворошила эти валки деревянными двоешками. Она подошла к нам. Ее круглое лицо
загорело, несмотря на широкие поля панамы. В глазах девушки стояла
полдневная, ленивая, разморенная синева. От нее пахло молодым сеном. Она
оказалась сотрудницей музея Розой Филипповой. Быстро сменив двоешки на
указку, Роза повела посетителей, то есть нас, по прохладным, отдающим
сыростью залам музея.
Там мы узнали много интересного, главным образом о местах, прилегающих
к Юрьеву. Поскольку мы побываем во всех этих местах, то и рассказывать о них
лучше о каждом в свое время.
О соборе Роза Филиппова сокрушалась вместе с нами. Все письма (ее и
директора музея) возвращаются для выяснения и принятия мер в область,
область пока ничего не делает. "Вот упадет, тогда хватятся", - заключила
Роза.
Из музея мы пошли осматривать ткацкую фабрику. Кроме простого интереса,
был у нас еще интерес дополнительный, зародившийся не далее как утром во
время моего бритья в парикмахерской. Подставив щеку под мыльную кисточку, я
прислушивался к разговорам в других креслах, и не зря. У соседа моего,
чернобрового парня в синей шелковой безрукавке, шел с парикмахершей