"В.Солоухин. Приговор (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

субтропических ливней, заряжающихся иногда сразу на две недели. И совсем уж
большая редкость, даже роскошь - и справа, и слева вдали, если встать лицом
к подковообразному морю, на дальних краях подковы, в прозрачной синеве,
каждый день по утрам очерчивались розовато-белыми ломаными линиями висящие в
воздухе горы. В обычное для Кобулет время они скрыты в облаках или в дымке,
так что видны только ближние вовсе не розово-воздушные, а темно-зеленые
тяжелые холмы, придавленные сверху серыми тюками облачной ваты.
Но небо весь месяц ослепительно сияло, заставляя быть, в свою очередь,
не менее синим и не менее ослепительным раскинувшееся под ним море. Вдалеке,
там, где можно было предположить турецкие, не столь далекие здесь, берега,
обе синевы соединялись, и линия их соединения была едва различима в синем
мареве. Только в минуты заката явственно различалось, что тут две синевы,
ибо одна синева не мешала видеть красную и распухшую половину солнца, а
другая скрывала нижнюю половину, постепенно засасывая в себя и весь
солнечный шар, словно он был недостаточно тяжел, чтобы утонуть и погрузиться
мгновенно.
Две синие стихии были различны и по остроте человеческих ощущений.
Верхняя бесконечно радовала глаза, а значит, и душу, но, любуясь, было
неизвестно, что же с ней делать дальше. Ну, ощутить ветерок на коже, ну,
дышать (запахами моря и сосен был настоян прибрежный воздух), ну, что еще? В
то время как в нижнюю синюю стихию можно было войти, погрузиться, окунуться
с головой, чтобы она обхватила, обволокла, обняла и сжала.
Я только что, две недели назад, совершил единственное в своей жизни
восхождение на настоящую горную вершину в Тянь-Шане. Эта маленькая победа,
это довольно-таки суровое испытание, вот именно, физических и нравственных
сил, оставшееся позади, наполняли меня особенной радостью бытия. Кроме того,
так получилось, что эту кобулетскую осень делила со мной молодая и
прекрасная женщина.
Предвижу на полях рукописи в этом месте карандашную галочку редактора.
Предвижу также кисловатые мины друзей, которым случится читать написанное,
предвижу недоумение всех бескомпромиссных и строгих моралистов с их
возможными репликами:
- Как? А семья? Это же форменное безобразие!
- Ну хорошо. Все не ангелы. Но зачем объявлять и расписывать? Еще
Христос некогда вопрошал толпу, защищая грешницу: "Кто без греха, пусть
бросит в нее первый камень", чем и привел всю (всю!) толпу в смятение и
заставил рассеяться. Все так. Но все же такие дела делаются в строжайшей
тайне.
- Да это уж надо потерять всякую совесть!
Но может быть, робко спрошу, более бессовестно любить женщину,
принимать от нее любовь и бояться или стыдиться показываться с ней на глаза
людям?
Кроме того, я ведь пишу не отчет о командировке, а художественное в
некотором роде произведение. И вот, представьте себе, что для художественной
выразительности, для сюжета мне надо поставить своего героя в условия
наиполнейшей радости жизни, окунуть его во всю полноту жизни, поселить его в
раю, со всеми райскими атрибутами. Значит, где же я выберу место для такого
рая, если не в Грузии и не на берегу теплого моря? Какое время я возьму для
рая, если не приморский сентябрь? И могу ли я, поселив своего героя в раю,
оставить его без Евы?