"В.Солоухин. Свидание в Вязниках и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

окончательно утвердиться в мысли, что стучать придется неизбежно, так лучше
уж не тянуть.
Сначала я постучал в дверь на крыльце, потом, осмелев, потюкал ноготком
по морозному стеклу окна. Сквозь двойные рамы не доходило мое тюканье до
нутра, до избяного тепла, а, может быть, сливалось с шумом ветра и с разными
метельными звуками. Тогда я начал стучать сгибом пальца, и вскоре что-то в
глубине дома сдвинулось, скрипнуло, вздохнуло, и голос совсем близко от меня
за дверью спросил:
- Вам кого?
- Переночевать бы мне, с дороги сбился, а метель.
- Эко чего придумал! Могу ли я, одинокая баба, мужика ночевать пустить?
- Да не мужик я, ну вроде бы... одним словом, студент.
- Откуда идешь-то?
- Из Владимира.
- Чай, не из самого Владимира пешком?
- То-то что из самого.
Было слышно, что женщина за дверью с трудом вытаскивает деревянный
засов из петель, двигает его из стороны в сторону, чтобы скорее вытащить.
Душное избяное тепло, как только я вдохнул его несколько раз, опьянило
меня, сразу разморило. Я сидел на лавке не в силах пошевелиться и блаженно
озирался по сторонам.
Женщина (ей на вид было лет пятьдесят - пятьдесят пять, - значит, надо
считать, что около сорока) достала с печи валенки, а из печки, погремев
ухватом, - небольшой чугунок.
- Щи на обед варила. Да теперь уж, чай, остыли, чуть тепленькие.
Сбывалось все, точь-в-точь как представлялось мне, когда я шел еще
рядом с незнакомым мужиком! И ломоть хлеба оказался таким же толстым и
тяжелым, каким я и ощущал, когда его еще не только не было в моей руке, но и
не было никакой надежды на то, что он будет.
Я ел, а тетя Маша (так звали женщину) смотрела на меня, сидя напротив,
думая о своем.
- Сколько исполнилось-то? - наконец спросила она.
- Семнадцать.
- Значит, на будущий год, если она не кончится, и тебе туда?
Потом тетя Маша помолчала, как бы решая про себя, говорить ли дальше
или уж не говорить, и стала рассказывать. Она рассказывала, а я слушал,
закурив после ужина (остался табачок от сына, именно от того самого, про
которого она теперь рассказывала). И шли минуты, и шли часы, и проходила за
окном метельная военная ночь... И проходила тут жизнь русской женщины, тети
Маши, впустившей меня среди ночи и теперь все рассказывающей,
рассказывающей, рассказывающей...
Значит, не было случая до этого, чтобы рассказать и облегчить душу.
Значит также, я показался ей благодарным слушателем, а то ведь, бывает, и
просится из души, а передать это человеку нет никакого желания. И то правда:
единственно, чем я мог ответить тете Маше на ее приют и доброту, было мое
благодарное слушание.
Она рассказала, что сначала от сына не было никаких вестей, а потом
пришло письмо, и писано оно было чужой рукой. Писал Митя о том, что лежит в
госпитале в Москве, и звал ее повидаться.
Главная часть рассказа тети Маши состояла из подробного описания всех