"В.Солоухин. Время собирать камни (Очерки, Собрание сочинений в 4 томах, том 3)" - читать интересную книгу автора

дома - парк и еще другие строения.
- Но ведь это же где-то здесь! - осенила восторженная догадка одного
пассажира.
- Да, это здесь, на Волхове. Далеко ли?
- Полтора часа туда, полтора - обратно, - тут как тут оказался Володя
Десятников. - Живописные волховские берега.
Он немного приуменьшил расстояние, но в ответственную минуту и нужно
было приуменьшить. Скажи - семьдесят километров, задумаются, заколеблются:
не отложить ли до следующего раза.
Все у Володи Десятникова получилось в лучшем стиле. Откуда ни возьмись
послышалось предложение отменить прогулку по Ильмень-озеру (бесцельную, в
общем-то, прогулку по водному простору) и поехать в Званку. "Ракета"
развернулась и от самых, можно сказать, ворот озера пошла вдоль светлого
Волхова, вдоль древнего Волхова, где раньше и сиги и царевна Волхова, а
теперь, скажем, Волховстрой (еще дальше предполагаемой Званки) и суда,
называемые "Ракетами", а по берегам по обе стороны все руины да руины, все
развалины да развалины. То развалины Хутынского монастыря, то развалины
аракчеевских казарм, то останки неведомой, безымянной для нас, сидящих на
"Ракете", усадьбы. Тяжелые бои шли тут, на Волхове. А руины и в таком виде
производили сильное впечатление. Известно изречение: прекрасная архитектура
прекрасна даже в развалинах.
Хутынский монастырь (где подвизался друг Державина Евгений
Болховитинов) появился по правому борту, едва мы отошли от Новгорода. Он
обозначился среди буйной одичавшей зелени изломанными кирпичными стенами,
изломанным силуэтом собора с повалившимся набок куполом. От купола осталась
одна только железная арматура, как это часто бывает с церковными куполами.
Обычно они решетчато просвечиваются на фоне неба.
Между тем полтора часа это фактически два часа, а два часа есть два
часа, и на "Ракете" нельзя стоять на палубе, а можно только сидеть в
застекленном салоне. Вот почему вскоре все отвлеклись от созерцания берегов
и объединились в общем разговоре, который, естественно, все время
возвращался к Державину, потому что ехали мы к нему, как ехали бы к
Лермонтову в Тарханы, к Пушкину в Михайловское, к Есенину в Константинове, к
Блоку в Шахматово, к Толстому в Ясную Поляну...
- Вот вам пример, - говорил один, - как мы ленивы и не любопытны. Почти
ничего не знаем о Державине, между тем его голая биография есть уже
увлекательная повесть о том, как рядовой солдат в восемнадцатом веке достиг
высших степеней в государстве, был губернатором, кабинет-секретарем
Екатерины Второй, сенатором.
- Правда, государыня была не совсем довольна поведением своего
приближенного. Она жаловалась: "Этот господин на меня кричит!"
- Исключительность случая состоит в том, что высоких государственных
степеней человек достиг не государственными, не политическими, не
дипломатическими и полководческими способностями, но своим поэтическим
даром.
- Царедворец и льстец! - врезался как бы посторонний голос в
дружественный нам разговор.
- Это вздор.
- Почему же вздор? Разве не Державин написал оду "Фелица", в которой
воспел Екатерину?