"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

уровне того времени), ни бухающих молотов, ни этого, как его... молоха. Один
дедушкин завод представлял из себя внешним видом и габаритами обыкновенную
деревенскую баню, стоящую в огороде среди крапивы и лопухов, и только
тропинка отделяла это строение от кустов смородины и малинника, от грядок с
пупырчатыми огурцами и стебелястым крупносеменным укропом.
В медный котел, вмазанный в печку, наливали воды и высыпали из мешка в
эту воду черную, легковесную по сравнению с водой труху старых пчелиных сот.
Не то чтобы вовсе труха и крошка, но все-таки все соты переломаны,
перекрошены, невесомы и плавают.
Могу ошибиться, но чудится, что по мере нагревания котла поверхность
легкого и плавающего крошева спекалась и сплавлялась, образуя
темно-коричневую гористую корку с ярко-желтыми долинами или, если хотите,
озерками.
Дрова все подкладывались и подкладывались в печь, поверхность
содержимого в котле начинала еще больше бугриться, вспучиваться и наконец
лопалась в каком-нибудь наиболее слабом месте, и кипящая вода вырывалась
наверх, заливая бурлящей волной весь котел.
- Революция, революция! - кричал в это время мой старший брат Николай и
тотчас получал от деда крепкий подзатыльник.
Долго ли, коротко ли кипело все это в котле и какой была вся
технология, не знаю. Теперь можно бы было где-нибудь вычитать или найти
похожее производство и посмотреть, но надо ведь искать и искать.
Избирательная память услужливо подсовывает мне черпак: старое ведро,
насаженное на длинный черенок. Этот черпак погружается в котел, а затем,
окутанный белым паром, плывет по дуге. Тут я отскакивал подальше, потому что
могло плеснуться. В четком фокусе вижу, как содержимое черпака - жидкая
черная кашица льется в деревянную колоду, вернее в прямоугольное углубление,
вырубленное в толстом бревне и выложенное внутри слоем чистой, длинной
соломы. Солому заворачивали, как бы пеленали в нее налитое, и прижимали все
это сверху плоской тяжелой плахой. На плаху начинали давить. Не руками, не
ногами, конечно, но при помощи механизма, пресса. Был винт гораздо толще
оглобли, установленный вертикально над колодой, и была похожая на бочонок
гайка, которая, если ее вращать, могла двигаться по винту вверх и вниз. В
гайке-бочонке гнезда, в гнезда вставлялись два кола - уже форменные оглобли.
Два человека (дедушка и отец, отец и мой брат) ходили по кругу, двигая колья
и тем самым поворачивая гайку. Она опускалась, она давила на плаху, плаха
давила на солому и на кашу, завернутую в нее, в нужное отверстие вытекала от
давления профильтрованная соломой горячая черная струя.
Я в это время тоже бегал по кругу, держась за кол и как бы помогая, но,
чтобы достать до кола, ручонки приходилось поднимать кверху, И было там
три-четыре холостых безнатужных витка, пока пресс еще не начал давить, не
прикоснулся к плахе, тогда эти колья на легком холостом ходу вертелись
быстро как карусель, из-за которой я, может быть, и помню те дубовые колья
явственно, со всеми изгибами, гладкими шишками и недоочищенной корой в двух
местах, тоже засаленной и отполированной.
Отжатая прессом солома, когда ее вываливали из колоды и отбрасывали в
сторону, исходила горячим паром. Она была, после пресса, похожа на маленький
детский матрасик.
Струйка из-под пресса стекала в другой медный котел, налитый на треть
холодной чистой водой. Жидкость текла черная, по-своему тоже чистая. Точно