"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

так же как раньше, в начале процесса плавало в печном котле легкое сухое
крошево, теперь здесь всплывало на поверхность воды и накапливалось то, ради
чего и содержался "завод". Наравне с волшебством было окунуть в горячую, но,
значит, уж терпимую для кожи черноту палец и скорее вытащить его мгновенно
одетый в ярко-светло-желтый наперсток. Превращение черноты в желтизну,
ощущения самого пальца, вдруг крепко обжатого горячим веществом, были
необыкновенны среди других земных впечатлений. А брат Виктор, постарше да и
поозорнее, побойчее меня, однажды на моих глазах окунул всю кисть руки по
запястье, и получилась желтая восковая перчатка. Ну правда, снять ее с руки
было нельзя, только что облупить. Да вот еще вспоминаю, чтобы наперсток
снимался с пальца, надо было окунуть сначала в холодную воду, а потом уж в
горячий воск.
Черная жидкость в котле остывала и тоже желтела постепенно, превращаясь
в каравай чистого воска. Благодаря воде каравай легко вынимался из котла, с
его верхней стороны острым скребком соскабливался тонкий слой коричневатой
пузырчатой накипи, и тогда каравай клали на весы.
Следя за скребком, можно было видеть длинную завивающуюся стружку,
ломающуюся время от времени, а также глянцевитую восковую поверхность со
следами скребка. Чем плотнее эта поверхность, чем меньше в ней зеленоватых
воздушных пузырьков, тем лучше воск, тем удачнее, значит, плавка.
Большой гнутый гвоздь в руках отца чертил на каравае цифры и буквы -
скажем, 2 пуд. 4 фун. Да, два пуда четыре фунта готовой продукции.
Когда накапливалось несколько караваев, отец укладывал их на телегу,
прикрывал сверху сеном, клевером или свежей травой и увозил во Владимир.
Когда он возвращался, телега была нагружена большими рогожными кулями с
"сырьем", с вощиной, с пустыми пчелиными сотами, освобожденными от меда
путем центробежной выкачки или вытопки в печах, а теперь переломанными,
искрошившимися. Вощину высыпали в угол сарая, примыкавшего к воскобойне, и
она лежала там бурым ворохом, источая не сильный, но явственный аромат.
Когда ворох кончался, под ним на полу сарая оказывалось множество разных
мелких предметов. Каждая партия вощины сулила новые находки, а как они
попадали туда, неизвестно. Стеклянная пробка и медная дверная ручка, гвозди
и пуговицы, бляхи от сбруи и бубенцы, а однажды попался даже настоящий
револьвер с барабаном и с патронами в нем, но не наган, как я теперь
понимаю, а какая-то допотопная модель. Больше всего (и в конце концов, это
было интереснее всего) мы находили мелочь, серебряные и медные монетки. К
тому же надо иметь в виду, что двугривенный тогда был еще двугривенным и
действительно серебряным, а не пустой железкой.
Где брал эту вощину отец, я не знаю. Не думаю, чтобы скупал по селам и
деревням у пасечников. Проще предположить, что имелся во Владимире, как
теперь сказали бы, пункт по приему этой вощины от населения, который был
связан с такими вот кустарями, как мой дед и отец. Могло быть и так, что
давали отцу вощину, а брали у него чистый воск, выплачивая разницу в
стоимости уже деньгами.
Но это только предположение. Не исключается, что в то время можно было
купить три куля вощины на базаре с такой же простотой, как три куля
березовых углей, куль воблы, лошадь, телегу, тарантас, сани, саночки, дугу,
кровельное железо, тес, доски, кирпич, дранку, овес, льняное масло,
выделанные овчины, луб и рогожу, шорные изделия, сыромятину, деготь,
веревку, паклю и мох, овечью шерсть и коровью выделанную кожу, хром и холст,