"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

- А знаете ли вы, что в Алепине еще сравнительно недавно был свой
кирпичный завод?
- Мало ли что было недавно, - без воодушевления встретил мое сообщение
председатель, - вон, рассказывают, недавно на Колокше - а велика ли река -
двенадцать мельниц вертелось. Каскад! А теперь, если понадобится мешок муки
намолоть - ни одной мельницы, кроме как в областном центре... так неужели в
Алепине был свой кирпичный завод? Где же стоял?
- Как пойдешь через Глафирин прогон к реке, как усадьбы кончатся, а
гора еще не началась, ну... сразу за теперешней школой, полевее ее за
двухквартирным финским домом... раньше ведь там ни школы, ни дома этого,
ничего не было... Ну и знаете, наверное, там такая обширная яма вроде
карьера, только неглубокого, метра полтора глубиной... и все теперь уж
зеленой травкой заросло... даже и не заметишь... Подумаешь так - почему-то
земля немного просела, а это и был завод...
Запах воска и запах свежей размешанной глины - вот два запаха, которые
явственно вплетаются в запахи моего детства: соломы, меда, малины, печного
дымка (пока несут через кухню головешку, чтобы выбросить ее на снег, начадит
на весь дом), разводимого самовара (опять же - чадок), парного молока,
лошади (вообще двора), жасмина и сирени (росли перед домом), ночной фиалки и
ландышей (любили сестры и держали у себя в девичьей), горячей лепешки,
теплых хлебов, постного (льняного) масла, ржаного зерна, нафталина (играя в
прятки, забирались в обширный гардероб и сидели там среди висящих одежд),
овчины, яблок, дымаря, лесной теплинки, земляники, молодых масляток, летнего
дождя (запах, в сущности, земли и крапивы), керосина (в лампах)... да мало
ли. И вот еще два явственных запаха моего детства - топленый воск и свежая,
размешанная в ящике глина.
Острый заступ под давлением ноги в сапоге легко входил в землю и
отваливал пласт. Глина отрезалась жирными, лоснящимися ломтями. Удивительно,
что не выступали на срезе прозрачные капли, как это бывает, если разрезать
свежий и жирный сыр, глина была темно-красная, яркая, тяжелая и прохладная,
если приложить свежим срезом к щеке.
По дощатой дорожке (в ширину одной доски) глину в тачке везли к
большому, но мелкому деревянному ящику, где и размешивали вместе с чистым
речным песком, поливая водой. Вода держалась в маленьком прудике, который
наполнялся с весны, кое-как подкреплялся летом дождями, а к осени едва ли не
пересыхал. Впрочем, тут опять начинались дожди. Не пересыхать в летние жары
ему помогала дремучая старая ветла, распространявшая над водой свою
непроницаемую для солнца крону. Тени от ветлы хватало, чтобы накрыть весь
прудик. С весны он кишмя кишел головастиками, а летом, естественно,
лягушками. Теперь эта впадинка заполняется водой во время таяния снега, но
очень быстро пересыхает, потому что ветлы уже нет, да, возможно, и углубляли
ее каждый год, хоть немного, поддерживали: без воды не сделаешь кирпича.
Ондрей Иваныч работал. Сам весь в глине (к черной бороде пристали яркие
красные комочки) и станок у него - весь в глине. Немудреный станок, похожий
на обыкновенный стол, а принцип работы... По такому же принципу действовали
мороженицы до войны: положит вафлю на дно мелкого цилиндра, наполнит цилиндр
мороженым, сверху еще одну вафлю, потом нажмет на стержень, и мороженое
поднимается, как бы выскакивает из своего гнезда - бери и ешь.
Только здесь углубление в станке было не круглое, а прямоугольное, по
размерам будущего кирпича. Вместо вафли Ондрей Иваныч клал на дно углубления