"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

тонкую, но прочную железку, тоже по размеру кирпича, на железку набивал в
гнездо глину нужного замеса, а потом сверху уберет лишнюю глину, пригладит
ее деревянной гладилкой, нажмет ногой на педаль, и кирпич вместе с железкой
поднимается из гнезда. Тогда Ондрей Иваныч его снимет и бережно поставит на
ребро на ровную доску. Кирпич сделан. Остается ему обвянуть в тени под
навесом, на легком продувном ветерке, а уж потом закалиться, обжечься в
специальной печи.
Пока кирпич просыхает на ветерке, можно подкрасться, изловчиться и
отпечатать на нем свою ладошку. Где, в каких селеньях, в каких домах, в
фундаментах этих домов или печных трубах сохранился хоть один отпечаток моей
ладошки?
Обжигную печь растопляли не часто, может быть два или три раза за лето:
пока там Ондрей Иваныч наделает необходимое количество кирпичей, чтобы
зарядить печь. Помещалось в нее... не знаю сколько, и спросить теперь не у
кого, но полагаю, что несколько тысяч штук. Впрочем, кирпич считали и
продавали на сотни. Говорили: "пятнадцать сот", а не полторы тысячи. Ондрей
Иваныч залезал внутрь печи, ему подавали туда сырые кирпичи, и он их
укладывал там нужным образом, постепенно заполняя все обширное пространство
печи. Снаружи печь напоминала небольшой дом, вернее сказать, амбар. Она была
покрыта конусной крышей из дранки, но самый верх конуса оставался открытым,
а над этим отверстием как бы висел конус поменьше в виде колпака, что ли.
Дым, выходя из отверстия, накапливался, клубился над колпаком и выползал
из-под его краев на все четыре стороны. Внизу печь имела несколько низких
сводчатых топок, которые набивали сухими дровами. Все волновались, хлопотали
около печки - и Ондрей Иваныч, и дед, и отец - как видно, обжиг кирпича был
важной операцией, он мог быть удачным или менее удачным, от него зависело,
как теперь сказали бы, качество готовой продукции.
Готовую продукцию, обожженный, крепкий, звонкий кирпич, складывали в
штабеля под длинный двухскатный навес на коротких столбах, покрытый дранкой.
Потемневшая от времени дранка отсвечивала на солнце или мерцала под ясной
луной, как хорошее старинное серебро.
Зеленая трава с прозолотой одуванчиков, яркая краснота глины и кирпичей
и темное серебро деревянных строений - вот цветовая гамма того места в те
времена. Да еще сверкающее зеркальце пруда, да еще цыганисто-черная борода
Ондрея Иваныча.
Не знаю, что за отношения существовали между кирпичным мастером Ондреем
Иванычем, нашим же алепинским мужиком, но только научившимся кирпичному
делу, и моим дедом, хозяином завода, предпринимателем. Какова была плата за
труд? Каков был рабочий день? Какова была стоимость готовой продукции?
Какова была производительность завода? Какова была чистая прибыль?
Знаю только, что Алексей Дмитриевич в последние годы жизни (он умер в
1933 году), когда завод уж, естественно, не работал, каждый зимний вечер
просиживал у Ондрея Иваныча. Напьется чаю, наденет поддевку, возьмет палку и
побредет. "Посижу у Ондрея Иваныча", - сообщал он домашним и засиживался там
допоздна. Дед был очень религиозен, ни о каких там шашках или картишках речи
быть не могло. Значит, только в неторопливых беседах проводили долгие зимние
вечера два старика, два антагониста, два непримиримых классовых врага -
предприниматель Алексей Митрич и наемный мастер Ондрей Иваныч. На какие темы
была беседа? Думаю, что оба вспоминали кирпичный завод.
Заводишко умер как-то сразу. Наверху, где-то там, завернули кран, и