"В.Солоухин. Рассказы разных лет" - читать интересную книгу автора

Вспоминается как сквозь сон, что куда-то его долго везли на телеге, укрывши
душистым сеном. Тарахтела и поскрипывала телега, отфыркивалась лошадь,
временами жесткая ладонь просовывалась в сено и щупала крутые бронзовые
бока, как бы желая удостовериться, что колокол тут, на месте.
Кованое железо просовывали в литые заушины, затягивали, клепали. И пока
возились со всем этим, кряхтя и переговариваясь, новичок узнал, что вешают
его на место старого колокола, который треснул от чрезмерного усердия
подвыпившего звонаря во время утреннего пасхального трезвона.
Потом люди ушли, и новичок впервые спокойно огляделся. Прежде всего,
ему захотелось зажмуриться - такой синью и далью пахнуло со всех сторон,
таким светлым голубым сквознячком потянуло из-за дальнего белого облака.
Колокольня, высокая сама по себе, стояла к тому же на холме, так что
колокола были подняты высоко-высоко над селом, над рекой, над окрестными
полями и лугами.
Село начиналось у подножья холма, как раз с той стороны, с которой
висел наш новый колокол. Ему хорошо была видна вся деревенская улица и
порядок домов под железными крышами, окрашенными то в зеленый, то в
ярко-красный, то в голубой цвета. Округлые купы ветел, золотистые в пору
майского цветения, еще до того как обольются розовым молоком вишневые да
яблоневые сады, стояли почти перед каждым домом.
Можно было разглядеть и ребятишек, играющих на траве в красных
рубашонках и синих сарафанишках. Но это уж вовсе как игрушечное. Доносился
до колокольни и крик петуха, и скрип колеса, и протяжная песня по вечерам.
Дальше за селом, за неуклюжей ветряной мельницей, извивалась по зеленой
пойме река. За рекой начинался темно-синий лес, а из-за леса выглядывала
другая колокольня. Там висели другие колокола.
Можно было познакомиться, поздороваться друг с другом, но, по правде
сказать, у нашего колокольчика не хватало силенок докричаться до дальней
колокольни за синим лесом. Оставалось слушать, когда вступали в неторопливый
басовитый переговор большие, главные колокола.
На другую сторону плохо было видно новоселу: половину проема
загораживал большой колокол. Но все же можно было понять, что расстилаются
там ровные поля, то изумрудно-зеленые, то золотые, и убегает вдаль дорога,
по которой ездит много подвод и по которой, вероятно, был привезен сюда
колокол-новичок.
Он оказался не самым маленьким и не самым большим в ряду шести
колокольчиков, служащих для трезвона. Те два, что справа, были больше его,
те три, что слева, - поменьше. Крайний, дальний - совсем малютка. Но все же
и его чистый голосок явственно различался в радостном трезвоне, когда
говорили все колокола: и большой, и набатные, и эти шестеро - и все
сливалось в такой ликующий звон, что казалось, еще чуть-чуть - и
захлебнешься от восторга и онемеешь, разорвешься, как, бывает, разрываются
от восторга живые человеческие сердца. В такую минуту, наверное, и онемел, и
надорвал голос, и раскололся несчастный предшественник. Впрочем, почему же
несчастный? Не самая ведь плохая смерть!
Маленьким колоколам, в ряду которых висел наш знакомый, приходилось
звонить не часто. За всех работал самый большой, висящий в центре звонницы.
На нем было написано витиеватой славянской вязью: "Пожертвован крестьянином
села Семендюкова Тимофеем Васильевичем Красненковым. 270 пудов 34 фунта с
серебром". Надписи хватило, чтобы опоясать большой колокол вокруг, и,