"В.Солоухин. Рассказы разных лет" - читать интересную книгу автора

пусть ежедневное, но все же событие. На рассвете раздается хлопанье
пастушьего кнута, свист или какой-нибудь крик пастуха, и бабы, распахнув
ворота, выгоняют скотину. Вечером тоже все ждут, когда пригонят стадо. Надо
сразу загнать овец в хлев, подоить коров, напоить их. Только тогда день
можно считать закончившимся, можно спокойно усесться перед телевизором и
смотреть, что там "кажут".
Утренний выгон стада и вечерний его пригон всегда были как бы двумя
точками в отсчете времени.
"Встал я, значит, со скотиной и пошел в лес", "Проснулся я еще до
скотины, лежу и думаю...", "Уж скотину пригнали, а ребятишек все нет, не
заплутались ли где..." "Вот погоди, скотину пригонят, тогда и чаю
попьем..." - такие и подобные им фразы были самыми обычными в разговоре. Но
и то правда, что скотину выгоняли и пригоняли в строго определенные часы.
Поэтому, приехав этим летом в деревню и прожив несколько дней, я
подивился тому, что хлопанье пастушьего кнута и слышимые вслед за этим
хлопаньем громкие матерные выкрики пастуха раздаются каждое утро в разное
время.
Уже одно это сразу, хотя и косвенно, настроило меня неприязненно к
неизвестному мне пастуху. Что это за пастух, который выгоняет стадо каждый
день в разное время, как его душе заблагорассудится! Когда выспится, что ли?
Должен же быть порядок какой-никакой, должна же быть дисциплина? Мужики
по-бывалошнему тотчас собрались бы на сходку и обсудили такое поведение
пастуха, тотчас бы приструнили. Ну, пусть теперь почти не осталось в селе
мужиков как таковых: одни бабы да старики. Молодые механизаторы все
приезжие, бескоровные, бескорневые, им до сельских порядков нет никакого
дела. Ну, пусть у теперешнего пастуха нет никаких внешних, определяющих
рамок, но должна же быть внутренняя дисциплина, думал я, совесть, в конце
концов. Как же так?
Правда, и стадо теперь сельское - разве стадо... Хоть и небольшое у нас
село и никогда не водилось таких хозяйств, как где-нибудь поюжнее, чтобы
десятки коров, волов, лошадей, а исключительно одна корова и лошадь, да
телка, да овчишек десяток-полтора, но все же не было и бескоровных или
безлошадных. Значит, все же сельское стадо имело какой-никакой вид: коров с
телками и бычками к семидесяти, овец пусть хоть двести штук - стадо.
Осталось крупного рогатого, как теперь говорят, двенадцать голов да
мелкого поголовья, то есть овец с козами, десятка три...
Сначала терпенье владельцев частных коров испытывалось
молокопоставками. От каждой коровы надо было отдать в течение лета 412
литров. Тогда-то появилось новое название - "сливач". Так назывался
специально назначенный человек, которому бабы приносили молоко, сливали его
в большие фляги, и который эти фляги, поставив их на телегу, увозил в
соседнее село, на молокозавод.
Потом начались большие затруднения с кормами. Прокормить корову - не
шутка. На зиму надо ей не меньше ста пудов сена. А где его взять? Да еще
нужна и картошка, и бураки. Я помню, как, бывало, мать распаривала в чугуне
душистые плиты льняного жмыха и клала его в коровье пойло. Была также
посыпка: крупномолотая овсяная мука или ржаные отруби, которыми сдабривали
сено. Была овсяница, то есть овсяная солома. Она считалась вторым кормом
после сена, то ли по своей питательности, то ли потому, что в овсе всегда
присутствуют горох, вика, другие травы. А то еще была трясенка. Это когда