"Георгий Соловьев. Тяжелый характер " - читать интересную книгу автора

вдоль строя неприятельских катеров и почти мгновенно сравнял силы; фашисты
могли бить по нему только носовыми пушками, а он открыл огонь всем бортом.
Уходя от одного края подковы, он сближался с другим. Сосредоточив огонь на
крайнем катере врага, он быстро вывел его из строя. Но стычка была столь
ожесточенной, на такой короткой дистанции, что прислуга кормовой пушки
букреевского катера сразу понесла тяжелые потери, и Букреев послал к пушке
Комонова, кажется, он его даже подтолкнул немного. Комонов начал подавать
снаряды. Он как-то сразу перестал бояться, перестал слышать свист и разрывы
снарядов; разбил руку о замок пушки и не чувствовал боли; в катер попал
снаряд, Комонов на слышал удара. Он видел только ненасытное, дымящееся
черное отверстие казенника и толкал в него снаряды один за другим. А потом
наводчика ранило в голову, глаза ему заливала кровь, и Комонов встал к
прицелу. Вращая штурвальчик наводки, он держал нить прицела на носовой
оконечности вражеского катера и хорошо видел через прицел, что делалось у
врага на палубе. Он видел, как дважды разорвались снаряды у немцев в борту,
как валились на палубу раненые и убитые матросы, как, словно тряпичная
кукла, переломившись пополам, повис на леере офицер, его руки почти касались
воды. Он видел, как все тяжелей и тяжелей приходилось гитлеровцам, они
наводили пушку, но она стреляла куда-то в сторону. Фашисты не выдержали боя,
поставили дымзавесу и скрылись в ней. На этом бой и кончился.
Только сейчас Комонов понял, что он тогда не боялся наведенных на него
пушек, и подумал, что и у него может появляться боевой азарт.
Букреев снова показался на мостике.
- Теперь потише пойдем, - сказал он, переставляя ручки машинного
телеграфа.
Комонов отошел в сторонку. С возвращением командира на мостик его
оставило тревожное чувство. С сожалением смотрел он на удалявшиеся немецкие
корабли: "Неужели мне жаль, что мы уходим от них без боя?"
Воспоминание о бое с катерами всколыхнуло в нем горделивое чувство и за
себя. Комонов с любопытством прислушивался к этому, еще неясному для него
чувству. "Да ведь я хочу боя!" - Это открытие взволновало его, взволновало
потому, что он почувствовал себя каким-то другим. Невольно он взглянул на
Букреева, как бы примеряя себя к нему.
Транспорт и сторожевики приближались к далекому, уже еле видимому
буйку. Букреев весь сжался, словно он был не в открытом море, а притаился в
засаде и боялся лишним движением выдать себя, он даже не говорил, казалось,
потому только, чтобы не быть услышанным гитлеровцами.
Первым налетел на мину транспорт. Столб воды, дыма и огня бесшумно
взметнулся к небу. Звук взрыва докатился до катера позже. Транспорт, еще
продолжая двигаться, погружался носом в воду. За кормой транспорта видны
были прыгавшие в воду солдаты. Сторожевики начали сбрасывать глубинные
бомбы. Очевидно, немцы считали причиной гибели транспорта атаку подводной
лодки. Всплески от глубинных бомб вздымались бело-розовые и пышные, словно
заиндевелые кусты.
Букреев смотрел на тонущий транспорт непривычно спокойно. Ни злости, ни
торжества не было на его лице. Любопытство, даже, пожалуй, удивление. И
вдруг он как бы вспомнил, что это дело его рук. У него перехватило дыхание.
- На своей же мине... На своей мине, - только и мог сказать он.
В это время сторожевики, кружившие вокруг транспорта, также подорвались
на минах.