"Сергей Соловьев. Эхо в темноте (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

знакомства) он решил, что В. Ф. не подходит для той работы (и той жизни)
которую вел он сам. Не дал ему выбрать этот путь, помешал другим совершить
этот выбор за него... С усилием он прервал на миг поток воспоминаний. Надо
действовать. Легко сказать - стоило вернуться к действительности, вернулся и
пропитывавший ее насквозь, как морская вода губку, кошмар. Что случилось с
Гошей?
Так когда же все определилось окончательно? В. Ф. казалось - во время
поездки во Внутреннюю Монголию в 1949 году. Это была в некотором смысле
высшая точка их странной дружбы. Мао Цзедун еще не провозгласил Китайскую
Народную Республику, но ничто уже не могло остановить его армий. Федор
Игнатьевич уже стал подполковником, но еще не потерял романтического шарма
военных лет. По-прежнему - "виллис" с шофером, кобура с немецким
парабеллумом, томик Симонова в кармане. Симонова, правду сказать, теперь
сменил Киплинг на английском. Как боец "невидимого фронта", русский офицер
мог себе позволить изучать язык врага даже в эпоху борьбы с космополитизмом.
Именно во время поездки В. Ф. впервые услышал выражение "большая игра" -
"Great Game". Для него это было открытием - оказывается, Россия и Британия
боролись уже тогда, когда был написан "Маугли".
Разумеется, все они были в гражданской одежде и изображали геологов. За
"виллисом" следовал "студебекер". Спали они обычно во вместительном кузове
"студебекера", затянутом брезентом. Возможно, к тому времени Федор
Игнатьевич уже твердо решил, что В. Ф. не подходит ни для какой оперативной
работы. Но хороший фотограф ему был нужен, да оперативной работы почти и не
требовалось, или, во всяком случае, она осуществлялась за кадром, незаметно
для В. Ф. В "освобожденных районах" ею в основном занимались китайские
товарищи. А то, что делалось помимо, относилось скорее к области сбора
сведений - в том числе, конечно, и о самих товарищах, наверху очень
беспокоились, как бы не повторился югославский вариант.
Позже, когда В. Ф. попала в руки хорошая карта тех мест, он отследил по
ней их тогдашний маршрут. К северо-востоку лежали КВЖД и Манчжурия с
эмигрантским Харбином. На чумные пески ложилась тень будущих корейских
событий. На западе доживала последние дни независимая Восточно-Туркестанская
Республика... Заброшенные буддийские монастыри: загибающиеся уголки крыш,
резные столбы, еще уцелевшие (разве что несколько пулевых оспин) фрески
внутри - боги, демоны, танцовщицы. Усмешка Федора Игнатьевича: ламаизм,
тантра... Широкая, непонятно что выражающая улыбка переводчика-бурята.
Память В. Ф. сохранила в основном это - в цвете. Как напоминание сохранилось
также несколько черно-белых фотографий.
...Старичок лама ехал на ослике, которого вел под узцы слуга. Он был
закутан в бурое покрывало, вроде лошадиной попоны, из под-которого виднелась
темно-красная сутана. Войлочные сапожки. В руках - четки. На голове -
странная шапка, с красным навершием, похожим на маленькую юрту, и длинными
лентами. Глаза как изюминки... Машины остановились, остановился и ослик.
Федор Игнатьевич с переводчиком вышли из "виллиса". В. Ф., который ехал в
"студебекере" рядом с шофером, тоже вылез из кабины. К ним присоединились
шофер "студебекера" и два техника.
В. Ф. впервые видел переводчика таким взволнованным. Пожилой бурят
бегал вокруг Федора Игнатьевича, а когда замедлял шаги, подпрыгивал на
месте. Наконец тот наклонился к нему, и он что-то зашептал ему на ухо. Федор
Игнатьевич кивнул. Старый лама слез со своего ослика. Бурят сложил ладони