"Орест Михайлович Сомов. Гайдамак" - читать интересную книгу автора

- Дорога меня измучила, - продолжал пан Просечинский, - видите ли,
дети, как я слаб, болен, как похудел? Вот мой шелковый халат теперь мне
широк, сидит мешком... Не правда ли?
- Правда, правда, дядько! - подхватил шут.- И то правда, что ты велел
его сшить взапас, думая, что тебе за пост и молитву прибавит бог дородства.
Толстый пан сердито посмотрел на шута, и тот пустился бегом из палатки.
Скоро, однако ж, возвратился он, неся в руках свою бандуру и наигрывая на
ней казачка.
- Не хочешь ли, дядько, промяться со мной перед обедом? это здорово:
больше съешь и крепче уснешь.
- Пляши сам, вражий сын! - отвечал Просечинский.
- Изволь, я не прочь; только ты мне подари новые чоботы, когда я эти
истопчу для твоей потехи. - И шут заиграл громче и пустился плясать с
смешными телодвижениями и кривляньями, припевая:
По дорозi жук, жук, по дорозi чорний!
Подивися, дiвчина, який я моторний,
Подивися, вглянься, який же я вдався:
Хiба даси копу грошей, щоб поженихався.
Окончив свою пляску, шут сел на голой земле, поджав ноги по-турецки, и
пропел под игру на бандуре еще несколько малороссийских песен, любимых его
паном. Голос шута был чист и приятен, и в пении заметно было некоторое
искусство. Пан Просечинский, нежась на пуховиках, свел глаза и как будто
дремал; сыновья его выбежали из палатки и отправились смотреть своих собак и
болтать с псарями и хлопцами; а дочь, сидя подле молодого мужчины, о котором
выше было упомянуто, шепотом с ним разговаривала.
Между тем челядь толстого пана, отпрягши и расседлав лошадей, стреножив
их и пустив на траву, собралась около кашевара, который, разведя большой
огонь под открытым небом, готовил обед. Несколько медных котлов привешено
было над огнем на железных присошках; большие кастрюли и сковороды шипели на
угольях, и голодная челядь, облизываясь, жадно на них смотрела.
В это время подошел туда нищий, который, прихрамывая, брел по дороге.
Он остановился перед кружком, собравшимся около огня, или, справедливее,
около кушанья, и жалобным голосом проговорил нараспев: "Православные
христиане! сотворите милостинку, Христа ради!"
- Какой тебе милостинки от нас! - молвил один из хлопцев. - Мы сами
смотрим на чужой обед, а глотаем только дым.
- Много вас, попрошаек, по большим дорогам, - прибавил другой. - Об
вас-то и думать, когда самим есть нечего.
- Пан наш так добр, что, верно, не откажет тебе в рублевике,- подхватил
третий с лукавым видом.- А у него их очень много: видишь ли этот окованный
сундук, позади рыдвана? Там есть чем наделить всех нищих в свете. В рыдване
и того больше: там четыре шкатулки с червонцами, с дорогими перстнями и
самоцветными каменьями. Да в той фуре, что стоит с краю от рыдвана, найдется
другого-прочего тысяч на несколько. Попытайся: может быть, он тебе и уделит
часточку.
Нищий, казалось, ловил на лету слова болтливого слуги. Может быть, он
сравнивал бедную свою участь с богатым состоянием толстого пана; только
заметно было, что он как будто бы что-то соображал или рассчитывал.
В эту минуту подбежали туда молодые панычи. "Зачем здесь этот бродяга?"
- закричал старший.