"Орест Михайлович Сомов. Гайдамак" - читать интересную книгу автора

- Выпить было кардамонной: авось-либо она согреет мне желудок. Это
необходимо на рыбную и соленую пищу.
Вслед за этими словами пан Просечинский выпил четвертую чарку водки и
принялся доканчивать закуску, которой и так уже немного оставалось,
благодаря ревностным стараниям толстого пана и обоих сыновей его.
Между тем шут, стоявший поодаль в ожидании подачки, первый заметил
нищего, который, остановясь у входа палатки, безмолвно кланялся и, казалось,
следил глазами каждый кусок. Это был тот самый нищий, на которого перед сим
нападали шаловливые панычи.
- Разве ты не видишь,- сказал ему шут с таким видом, с каким жирный
мопс косится на тощую дворовую собаку, умильно поглядывающую на кости, кои
не для нее назначены,- разве ты не видишь, что панская прислуга еще не
кушала? Убирайся за добра-ума: я так голоден и зубы мои так разлакомились,
что могу и тебя схрустать вместо рыбьего позвонка.
Нищий, не отвечая на слова шута, запел Стих о убогом Лазаре звонким,
резким голосом и произнося слова немного в нос.
- Прочь, прочь! - завопил пан Просечинский. - Я терпеть не могу этой
сволочи, этих бесстыдных попрошаек, которые не хотят работать и выдумали
ремесло - обманывать честных людей да жить мирским подаянием.
- Видишь ли, старец, - промолвил шут, - ведь я тебе советовал убираться
за добра-ума; я голоден, а пан мой не совсем еще сыт, и оттого мы оба
сердиты. Моли бога, что во мне еще больше жалости, нежели в богатых панах! -
прибавил шут скоро и тихим голосом, подойдя к нищему и сунув ему в руку две
копейки.
Но нищий, казалось, упорно хотел что-нибудь выманить у толстого пана:
стоя на прежнем месте, он кланялся и твердил жалобным напевом: "Милосердые
паны! сотворите божью милостинку старцу-калеке, бездомному и безродному".
- А, так ты еще и упрямишься! - закричал толстый пан. - Погоди, вот я
велю спустить собак; тогда завопишь у меня другим голосом.
Молодая, мягкосердечная Олеся, дочь Просечинского, робко и умильно
взглянула на своего отца. Торицкий, показывавший уже и прежде в выражении
лица и телодвижениях худо скрываемое негодование на бездушие своего
нареченного тестя, понял мысль своей невесты, подошел к нищему и, подав ему
серебряную монету, проговорил "На, старец, молись за нее..." - Тут, указав
быстрым взглядом на Олесю, отошел он и сел опять подле нее.
Нищий посмотрел на монету, взглядом и движением губ поблагодарил
щедрого дателя, но все еще не трогался с места.
- Чего ж тебе еще, жадная собака? - вскрикнул Просечинский в сильной
досаде и на упрямую назойливость нищего, и на слезы, навернувшиеся на глазах
Олеси, и на сострадательность ее жениха. - Прочь отсюда, сию же минуту. Эй,
псари! собак и арапников!
- Позвольте нам, батюшка! мы управимся с этим негодяем! - сказали оба
паныча и, не дожидаясь ответа, кинулись к нищему. Он проворно отскочил назад
и тем избег первого их нападения; другим скачком стал еще далее от палатки,
но за третьим подпустил к себе панычей и быстрым, метким движением рук,
схватя того и другого за шею, повернул их с необыкновенною силой и ударил о
землю. В тот же миг он засвистал богатырским посвистом. Псари и хлопцы,
сбежавшиеся на голос своего пана, сперва с малороссийским, насмешливым
любопытством смотрели, как нищий отыгрывался от панычей. Когда же он повалил
их на пол, тогда служители, дивясь такой дерзости, долго не могли опомниться