"Орест Михайлович Сомов. Сватовство" - читать интересную книгу автора

богатырский, даже отчасти суровый. Он сказывал, что ему тридцать пять лет от
рождения; но, судя по виду, можно бы смело придать ему еще десяток. Матрона
Якимовна, которая во сне и наяву бредила людьми чиновными, была от него без
памяти и уговорила его отдохнуть с дороги в ее доме,сколько ему угодно.
Майор того только и ждал. Мало-помалу он вкрался в дружбу и доверие к
хозяйке своей и даже, говорят, - не знаю, правда ли, нет ли - вскружил
голову Настасье Петровне. Сердце женское есть такая мудреная загадка,
которой никогда не мог я разгадать. Короче, не прошло и двух недель, как уже
в Крохалиевке заговорили о свадьбе. Еще неделя - и уже ее отпировали.
Мать моя, при первой вести об этой страшной помолвке, пошла к Матроне
Якимовне и напомнила ей данное мне честное слово. "А разве я не сдержала
его? - отвечала г-жа Опарииха насмешливо.- Сами вы видели, что я не выдавала
моей дочери замуж, пока сын ваш не вышел в чины. Теперь же, как он стал
человеком чиновным, так и для ней пришел час воли божией. Милости просим на
свадьбу!" - Что было отвечать на сей лукавый изворот? Матушка моя
возвратилась домой с тем же, с чем и пошла, наплакалась досыта и даже слегла
в постелю. Я застал ее в припадках томительной горячки.
Болезнь ее усиливалась со дня на день, и мне уже было не до Матроны
Якимовны и не до Настуси... На двенадцатый день по приезде моем я шел за
гробом доброй, чадолюбивой моей матушки.
С той поры Крохалиевка мне опостылела. Я продал отцовскую землю,
мельницу и пасеку; оставил только, как бы по темному предчувствию, дом с
садом и поместил в нем старого ослепшего дьячка с хилою его женою, на память
по моем отце, которому сей дьячок с лишком тридцать лет сопутствовал на
разные церковные службы и мирские требы. Этой же бедной чете предоставил я в
полное распоряжение и сад мой, чтоб она могла чем-нибудь пропитаться на
старости.
Вырученными за движимое и недвижимое имущество покойного моего отца и
собранными с должников его деньгами мог я безбедно дотянуть свой век, хотя
бы он продлился еще втрое; ибо я привык к умеренности и порядку. Изо всех
моих должников одна только Матрона Якимовна была несостоятельною
плательщицей: она откладывала уплату под разными предлогами, переписывала с
году на год заемные письма и во всяком случае старалась что-нибудь да
выторговать. Я мало об этом заботился, препоручил все хлопоты с нею бывшему
свату моему Савелию Дементьевичу; но избегал случая встретиться с нею или с
Настасьей Петровной и уехал в город, не видавшись ни с кем из них.
Через год, увидевшись с одним из панков крохалиевских, я узнал от него,
что в доме Матроны Якимовны шел, как говорится, дым коромыслом. Майор, как
на поверку вышло, не имел не только поместья, но ни души, даже собственной,
и сверх того был картежник и гуляка; он самовольно завладел имением своей
тещи, проматывал его, дрался с нею и мучил бедную жену свою. Несчастная, как
мне сказывали, страшно похудела, и глаза ее ни днем, ни ночью не осушались
от слез.
Спустя еще около трех лет получил я письмо такого содержания:
"Матушка моя умерла от бедности и горя, муж мой лежит в параличе. Я и
трое жалких детей моих нуждаемся в самом необходимом. Нас за долги выгоняют
из дому. Сделайте милость, не взыскивайте с меня хотя до времени денег,
должных вам покойницею матушкой, и пр... Настасья Прытицкая".
Сердце мое стеснилось от жалости и грустных воспоминаний. Я возвратил
Настасье Петровне заемное письмо ее матери с распискою в получении долга;