"Орест Михайлович Сомов. Сватовство" - читать интересную книгу автора

надежда меня оживляла. Весело простился я с Настусей, и через несколько дней
я и отец мой были уже на пути в губернский город.
Не трудно было отцу Калистрату склонить преосвященнейшего владыку на
увольнение меня из духовного звания; еще легче было ему определить меня в
статскую службу. Священник, покровительствуемый архиереем, протодиаконом и
другими значительными духовными лицами, предъявляющий сверх того
предварительные и ясные свидетельства своей благодарности, не мог быть
отвергнутым просителем в таком деле, которое обещало и впредь господам
членам присутствия вышереченные знаки благодарности. Меня определили
копиистом в уголовную палату. Я переменил образ жизни, приемы и привычки и
повел себя соответственно новому моему званию, по пословице: с волками вой.
Прошел год, и другой уже приближался к концу. Уже я, в силу
доказательств об отлично-ревностной и деятельной моей службе -
доказательств, подкреплявшихся убедительными доводами из Крохалиевки,-
подписывался твердою и размашистою рукою: "Канцелярист Демид Сластгна". В
это время постигло меня жестокое несчаетие: почтенный родитель мой, отец
Калистрат, скончался от сильной простуды, приключившейся ему, когда он в
ненастную осеннюю погоду провожал одного из прихожан своих в место вечного
успокоения. Мать моя звала меня к себе; я отправился в Крохалиев-ку, оплакал
свежую могилу отца и сделал нужные распоряжения. Как мы жили в собственном
доме и не на церковной земле, то и оставил мать мою полною госпожою дома и
всей нашей собственности и, сдав преемнику отца моего все то, чем покойник
владел по своему званию, продал все лишнее из пожитков отцовских: его
богатые рясы, трости, шубы и т. п., оставя себе на память только любимые его
вещи. Устроив все таким образом, я возвратился в город и продолжал мою
однообразную, но не вовсе бесполезную службу.
Протянулся еще год. Я был повышен чином, и губернский регистратор Демид
Калистратович Сластгна мог уже представиться Матроне Якимовне Опариихе как
достойный жених ее дочери. Я выпросил себе отпуск на довольно долгий срок -
и отправился в Крохалиевку.
Лучше бы я не приезжал сюда!.. Я чуть не попал на свадьбу Настасьи
Петровны с каким-то майором и застал добрую мать мою тяжко больною с печали.
От нее узнал я следующие подробности.
Майор этот, уволенный (и едва ли по своей доброй воле) от службы,
мимоездом очутился в Крохалиевке и почти с бою сам себе отвел квартиру в
доме Матроны Якимовны. Молодец он был, видно, не промах: тотчас явился к
хозяйке дома с извинениями, из которых самое убедительное было то, что он не
привык останавливаться в крестьянских избах. Одаренный беглым языком и
свойством ни от чего не краснеть и не запинаться, он умел пустить пыль в
глаза Матроне Якимовне: уверил ее, что ему обещано место городничего в нашем
городе и что у него есть хорошее поместье в одной из великороссийских
губерний; но как сие последнее заверение должно было-согласить с довольно
поношенным его платьем и скудным дорожным скарбом, то он прибавил, что
поместье находится под опекой, по причине тяжбы за оное с богатыми и алчными
родственниками. Вероятно, он умел всем сим рассказам придать вид
правдоподобия и убеждения, ибо Матрона Якимовна с первого раза поверила ему
на слово. Майор был среднего роста, сухощав и прихрамывал одной ногою, о
которой говорил, что прострелена была на сражении. Бог весть, правда ли это,
ибо формулярного списка его я не видал. Густые черные бакенбарды с проседью
закрывали пол-лица у этого отставного витязя и придавали ему вид