"Владимир Сорокин. Тридцатая любовь Марины" - читать интересную книгу автора

-- Только когда Менухин предлагает мне совместное турне.
-- Что так не любишь?
-- Наоборот. Жалею, что врожденный эгоцентризм не позволяет мне
работать в ансамбле.
Едва Марина справилась с пуговицами и поясом, как властные руки легко
сняли с нее плащ.
-- А ты же выступал с Растрапом.
-- Не выступал, а репетировал. Работал.
-- А мне говорили -- выступал...
Он сочно рассмеялся, вешая плащ на массивную алтароподобную вешалку:
-- Бред филармонийской шушеры. Если б я согласился тогда выступить,
сейчас бы у меня было несколько другое выражение лица.
-- Какое же? -- усмехнулась Марина, глядя в позеленевшее от старости
зеркало.
-- Было бы меньше продольных морщин и больше поперечных. Победив свой
эгоцентризм, я в меньшей степени походил бы на изможденного страхом сенатора
времен Калигулы. В моем лице преобладали бы черты сократовского спокойствия
и платоновской мудрости.
Сбросив сапожки, Марина поправляла перед зеркалом рассыпавшиесл по
плечам волосы:
-- Господи, сколько лишних слов...
Валентин обнял ее сзади, осторожно накрыв красиво прорисовывающиеся под
свитером груди совковыми лопатами своих ладоней:
-- Ну, понятно, понятно. Silentium. Не ты ли, Апсара, нашептала этот
перл дряхлеющему Тютчеву?
-- Что такое? -- улыбаясь, поморщилась Марина.
-- Мысль изреченная еcмь ложь.
-- Может быть, -- вздохнула она, наложив свои, кажущиеся крохотными,
ладони на его, -- Слушай, какой у тебя рост?
-- А что? -- перевел он свой взгляд в зеркало.
Он был выше ее на две головы.
-- Просто.
-- Рубль девяносто три, прелесть моя, -- Валентин поцеловал ее в шею и
она увидела его лысеющую голову.
Повернувшись к нему, Марина протянула руки. Они поцеловались.
Валентин привлек ее к себе, обнял и приподнял, как пушинку:
-- Покормить тебя, котенок?
-- После... -- пробормотала она, чувствуя опьяняющую мощь его рук.
Он подхватил ее и понес через длинный коридор в спальню.
Обняв его за шею, Марина смотрела вверх.
Над головой проплыл, чуть не задев, чудовищный гибрид потемневшей
бронзы и хрусталя, потянулось белое потолочное пространство, потом затрещали
бамбуковые занавески, скрывающие полумрак.
Валентин бережно опустил Марину на разобранную двуспальную кровать.
-- Котеночек...
Глухие зеленые шторы были приспущены, бледный мартовский свет проникал
в спальню сквозь узкую щель.
Лежа на спине и расстегивая молнию на брюках, Марина разглядывала
другого медно-хрустального монстра, грозно нависавшего над кроватью. Он был
меньше, но внушительней первого.