"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

взял пару крепких башмаков, суконный кафтан, плащ и большой компас с
поцарапанным стеклом, завязал все это в узел и тихо, чтоб не услышала
хозяйка, вышел. Десять часов... Еще рано, и ноги сами понесли его в сторону
опустевшего особняка Бестужевых. Сколько вечеров провел он подле этого дома,
глядя на мезонин, где за колоннами скрывалась спальня Анастасии! Бывало,
погаснет весь дом, утихнет улица, одни собаки дерут глотку, а он все стоит
под деревом и ждет неизвестно чего. Словно крепкие канаты тянутся от ее
окна, опутывают ему руки и не дают уйти.
Колонны мезонина слабо светились в темноте. "Кто это у нее в спальне? -
с тревогой подумал Александр. - Или обыск делают?"
Свет в спальне погас, и по дому, освещая поочередно окна, начал
двигаться неяркий огонек. "Горничная бродит по барским покоям", успокоил
себя Саша и тут заметил, что не он один внимательно всматривается в
блуждающий свет. Какой-то мужчина, вида непорядочного, шнырял в кустах
сирени, а потом открыто подошел к решетке палисада и побрел прочь, пригнув
голову, словно вынюхивая. "Не иначе, как шпион", - с ненавистью подумал
Саша, отступая в тень.
Внезапно ближайшее окно отворилось, и он с восторгом и удивлением
увидел дорогое лицо. Она! Вернулась! Отпустили!
Анастасия выглянула из окна, словно ополоснулась ночным воздухом, и
села в кресло. Оконная рама стала резным обрамлением ее красоте. Она сидела
покойно и тихо, лицо ее выступало из темноты, как что-то нереальное, и если
бы ветер не шевелил волнистые пряди у виска, не теребил кружева воротника,
Александр бы мог подумать, что все это плод его воображения.
"Милая... Я здесь, я рядом..." Саша почувствовал, как где-то в доселе
скрытых тайниках его души рождаются слезы умиления и болезненно счастливой
жалости к себе, и нежности к ней, и щедрой, как озарение, доброты к этому
дому, этой ночи, к звездам, деревьям - ко всему миру.
Узелок с отобранными для побега вещами выпал из его пальцев и откатился
под куст сирени, чтобы пролежать там до утра.


-8-

Никита Оленев снимал верхние апартаменты в богатом старинном доме на
углу Сретенки и Колокольникова переулка. Крутое, в два излома, крыльцо вело
на второй этаж. Три теплых помещения, два холодных, обширные сени и
балкончик в затейливой резьбе - истинно княжеское помещение. Под лестницей
находились баня и хозяйский винный погреб со множеством дубовых и липовых
бочонков. Когда Никита был при деньгах, Гаврилу то и дело гоняли вниз с
кувшином, а потом гурьбой шли в баню, ломая во дворе свежие березовые
веники.
Воскресный день Никита проводил дома. Он лежал в подушках на лавке,
укутав ноги одеялом, и пытался читать. Намедни он перепил морсу со льда, и у
него болело горло, мучил то озноб, то жар, и злость за вынужденное свое
безделье он срывал на камердинере Гавриле.
- Ты зачем, чернокнижник, эти подозрительные рецепты в дом притащил?
Людей травить?
- Грех вам, Никита Григорьевич, говорить такое. Вы знаете, я эти книги
читаю от природной склонности к перемешиванию различных компонентов с целью