"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

простудился и слег, чтобы больше не встать.
- И уснул от трудов Самсон Российский, - подсказал Саша заключительную
фразу, уже ставшую в школе пословицей.
- Тебе этого не понять, - сказал Шорохов строго. - Был у России флот да
нет его. Почил царственный Адмирал! - И сторож захлебнулся пьяными слезами.
- Ты мне вот что, друг Василий, скажи. - У Никиты падала голова, и он
двумя руками поддерживал ее в вертикальном положении. - Почему русские пьют
так невесело?
- А чего веселиться-то?
- Француз - тот пьет шампанское и весь ликует.
- Это он по глупости. Немцы не радуются.
- Так они и не пьют! - весело сказал Саша и похлопал себя по груди,
давая Никите понять, что похищение паспорта удалось.
- Ключи давай, - сказал сторож.
Саша смутился. Он был уверен, что Шорохов не заметил отсутствия ключей.
Сторож допил чарку до дна, сунул ключи в карман и ушел, приговаривая:
- Ликует! Полчаса поликуешь, а потом посмотришь вокруг ма-ать
честная!..
У Никиты не шли ноги. Он всем телом наваливался на Сашу и невнятно
бормотал:
- Горло болит... Посмотри, Сашка, а? Или у меня здесь не горло?
Белов еле дотащил его до квартиры. Гаврила всполошился, уложил барина в
кровать.
- Никита Григорьевич, батюшка родимый, да как же...? - причитал
камердинер, поднося к носу барина нашатырный спирт.
Но тот мотал головой, отпихивал Гаврилу и все толковал про кость в
горле, про труп с покалеченной ногой, про море, красное на закате. У него
поднималась температура.
На следующее утро Белов рано явился в школу. - Фома Игнатьевич, ты
обронил давеча, - сказал он писарю, встретив его в коридоре, и, не замедляя
шага, сунул ему в руки синий платок.
Писарь быстро оглянулся по сторонам, ощупал платок, снял парик и отер
вспотевшую вдруг лысину и только после этого спокойно пересчитал деньги.


-14-

Всю ночь Никита метался в жару. Гаврила менял компрессы, вливал в рот
больного освежающее питье и мучился вопросом - самому ли делать
кровопускание, которое он никогда не делал, или дождаться дня и позвать
лекаря. Кровопускание сделать он так и не решился, но задумал на будущее
купить скальпель и выучиться всем хирургическим приемам.
К утру Никита затих, убрал руку с горла - он все время тер шею в
беспамятстве, и Гаврила, благословляя небо, ушел на цыпочках в свою комнату.
Никита не уснул, как думал камердинер, а именно проснулся. Голова была
тяжелой, гудела, как пчелиный рой, но мысли были ясными. Он стащил с себя
мокрую от пота рубаху, надел халат.
"Где я вчера был? Я, кажется... Ах да, Шорохов... Если мне так плохо,
каково же ему? Он ведь старик. Во рту мерзко, словно мыши там свили гнездо!"
Он взял стоящий на столике бокал. Питье было чуть сладковатым, с