"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

житейских бурь в морскую глубину.
Чтобы послушать сторожа, курсанты часто вскладчину покупали бутыль
дешевого воложского вина и шли в каморку под лестницей, поэтому никого не
могло удивить, что князь Оленев и Саша Белов проводят вечер в обществе
убогого, отставного бомбардира.
Шорохов уже съел изрядную часть индейки, принесенной Никитой,
разогрелся ромом, снял опояску с ключами, бросил на стол и, покуривая
трубку, продолжал рассказ. Слова его, словно цветные кубики смальты,
послушно ложились один к другому, а жест и оттенки голоса скрепляли их,
подобно цементу, и создалась мозаичная картина ушедшей жизни, картина,
которая не жухнет от света, не боится сырости, огня и воды.
- Я в молодости некрасивый был, щуплый. Сейчас я не в пример шире, рука
только плохо слушается. И вот стою у фок-мачты, трясусь, как оборванный шкот
на ветру, а стюрман вопрошает: "Он убийца? Он?" - и в матроса этого,
каналью, пальцем тычет.
- Подтвердил? Рассказал, что видел? - нетерпеливо перебил Никита. -
Слово, как кость, в горле застряло. И ненавижу я убийцу, из за кошелька
человека ножом пырнуть! Мыслимо ли? И жалко мне этого негодяя - знаю ведь,
что его ждет. Тем временем труп принесли, и как стали убийцу с убиенным им
снастить, тут меня и прошибло. Поднялась во мне волна, и я бегом к борту
травить, все кишки наизнанку вывернул. А на корабле шум! Убийца не дает себя
к мертвецу привязать, кусается, орет, а стюрман еще громче: "Кончайте
скорее! - кричит, - невозможно этого видеть!" И рукояткой кортика убийца по
виску - раз! Тот и затих.
Белов показал глазами на ключи. Никита кивнул, вижу, мол, погоди...
Сторож шумно глотнул из глиняной чарки, утерся рукавом.
- Бросили их за борт, и, как мне показалось, очень долго они летели.
Все-то я рассмотреть не успел. Связаны они были спинами, веревки на груди
крест-накрест, ступни ног у мертвого судорогой сведены, а у другого -
мягкие, и одна ступня покалеченная, без единого пальца - то-то он хромал. Я
чуть было за ним не упал, да стюрман поймал за штанину. "Молодец, - говорит,
- Шорохов, уличил убийцу!" А я уж глаза закатил.
Никите вдруг гадко стало, что поят они старого человека и про жизнь его
расспрашивают не из интереса, а чтобы заговорить, отвлечь. Он налил себе
рому и выпил залпом. Белов посмотрел на него удивленно, но Никита, будто так
и надо, закусил луковицей, вытер заслезившиеся от едкого сока глаза и
сказал:
- И правильно сделал, что уличил. Так этому негодяю и надо. А дальше
что было?
- Василий, - не вытерпел Саша, - почему у тебя так много ключей? У нас
в школе и дверей-то столько нет. - Это первый этаж, - провел сторож по
связке пальцем, - это второй, это канцелярия, потом кабинет их сиятельства,
обсерватория, рапирный зал... Много. Белов взял связку, заинтересованно
позвенел ключами и незаметно исчез. Когда через полчаса Саша вернулся назад,
Шорохов и Никита были совершенно пьяны. - Я прыгнул в воду. Вода ледяная -
октябрь! За мной и солдаты в воду попрыгали. А солдат, известное дело, моря
боится. Ему все равно, что сам государь спасать их подлые души прибыл.
Историю эту о том, как в версте от Лахты сел на мель бот, идущий из
Кронштадта, и как император Петр по пояс в воде добрался до бота и спас
людей, знали все в навигацкой школе наизусть. После этого вояжа государь