"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

накачивался ромом, буянил, себя не помнил, и когда матросы на следующее утро
рассказывали о его пьяных подвигах, он только стонал: "Да неужели, братцы?
Что ж не остановили-то?"
Последним кораблем его была легкая голландская "Перла", купленная
Россией после Гангутской кампании. Капитаном на ней был датчанин Делапп,
известный во всем флоте трезвенник.
Однажды Шорохов "сорвался". Обошел после вахты все имеющиеся в городе
кабаки, погреба и таверны и, чего с ним никогда не случалось, заблудился. Не
найдя в тумане свой корабль, он переночевал на берегу у кнехтов.
Ночное отсутствие его было замечено. Может быть, и сошла бы Шорохову с
рук его пьяная бестолковость, но капитан, как на грех, получил накануне
выговор от начальства, выговор несправедливый и тем более обидный, что о
человеке, сделавшем выговор, во флоте говорили: "Он умеет ладить только с
Бахусом". Обозленный Делапп решил на примере Шорохова наказать "этих
проклятых русских пьяниц". Артикул от 1706 года -"А кто на берегу ночует без
указу, того под кораблем проволочь" - еще не был забыт, и капитан отдал
приказ килевать своего констапель, как простого матроса. Шорохова уже
привязывали к решетчатому люку, когда Делапп сжалился и заменил килевание
кошками.
Наказание это считалось легким, к тому же молодой мичман, руководивший
экзекуцией, так переживал и нервничал, что кошки довольно милостиво прошлись
по дубленой коже главного бомбардира. Но уж лучше бы били сильно, да с
толком. Кошка - плеть с узлами на концах ремней. От частого употребления
узлы пропитываются потом и кровью, поэтому становятся тяжелее свинцовых.
Неумеха - матрос, жалея констапеля и бестолково размахивая кошкой, перебил
несчастному какую-то важную жилу. У главного бомбардира отнялась рука, и за
ненадобностью он был списан на сушу.
Жизни без моря Шорохов не мыслил и, сойдя с корабля, считал себя
конченым человеком. По рекомендации все того же молодого мичмана он попал в
Сухаревскую школу, опоясался подвязкой с ключами, стал топить печи и стеречь
убогое школьное добро. Пил он теперь редко, денег не было, но всякое бывало.
Однажды его обидели. Дознания не выявили имени обидчика, сам Шорохов
его не помнил, некоторые утверждали, что его не было вовсе. Но пьяный
сторож, у которого всегда была про запас обидчица - собственная горькая
судьба, обежал с дубиной всю школу, потом сорвал со стены учебное пособие -
абордажный топор - и, призывая восторженно носившихся за ним курсантов "не
спускать вымпелы и марсели перед неприятелем", бросился крушить школьное
имущество. Он высадил два окна, порубил шеренгу стульев, расколол пополам
глобус и чуть было не задушил Котова, который в одиночку (всегда больше всех
надо правдолюбцу!) стал подавлять бунт. Шорохова с великим трудом угомонили,
абордажный топор спрятали, а на его место повесили другое учебное пособие -
канат, чтоб в случае необходимости вязать буйного пьяницу. Котов хотел
выгнать сторожа, но директор его пожалел и оставил в прежней должности за
патриотический дух и пряные морские рассказы.
Шорохов был прирожденным рассказчиком. Героями его повествований были
он сам, живые и покойные товарищи его, крутые и добрые капитаны, а чаще
корабли. О них он рассказывал, как о живых людях, описывая всю жизнь от
рождения где-нибудь на Партикулярной верфи, когда нарядный и юный корабль
сходил со стапелей, до смертного часа под огнем неприятельских ядер, до
рваных в клочья парусов и неизлечимых пробоин, с которыми уходил он от