"Нина Соротокина. Трое из навигацкой школы (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!")" - читать интересную книгу автора

доброй воле я ее никому не отдам, а коли явится штык-юнкер, он мигом другую
сочинит. А я место потеряю. Пойдемте, князь.
- Я понимаю, что в наше время деньги - пыль... Но клянусь...Никита
прижал руки к груди. - Я на всю жизнь запомню твой добрый поступок. Отдай
бумагу...
Они вышли в коридор, и писарь долго рылся в карманах - достал
деревянную табакерку и спрятал, повертел кошелек в руках и тоже убрал, потом
вынул ключ от библиотеки и синий, грубый, как парус, носовой платок, который
зачем-то сунул под мышку. Никита не обращал внимания на эти суетливые
движения, он держал глазами Писарев камзол, в недрах которого скрывался
котовский донос.
- Вам паспорт Корсака нужен, вот что, - как бы между прочим заметил
писарь, никак не попадая ключом в замочную скважину. - А самому Корсаку
подальше куда-нибудь.
- Если Алешка не арестован, то в бегах. Дайте я запру. Руки у вас
трясутся, - сказал Никита, незаметно для себя переходя на "вы". - Самое
милое дело, пересидит бурю, а потом можно и назад можно и дальше навигации
обучаться.
- Зачем же паспорт красть?
- Затем, чтоб Котов разыскать его не смог. Корсак куда ни бег, но
прибежит к маменьке, в сельцо Перовское. А местечко это только в паспорте и
указано. Был человек, и нет человека - порожнее место. Никита внимательно
посмотрел в глаза писарю.
- Все школьные документы сосредоточены в кабинете директора. Как
войдешь - правый шкапчик у окна.
- Достань, Фома Игнатьевич, - воскликнул Никита и, видя отрицательный
жест писаря, добавил: - Неужели тебе Алешку не жаль?
- Мне всех жаль. И его, и тебя, батюшка, и особливо себя самого. -
Писарь огорченно махнул рукой и понуро побрел прочь.
Что-то упало с глухим стуком под ноги Никите. Он нагнулся синий платок.
Оленев хотел вернуть писаря, но остановился - рука нащупала какой-то твердый
предмет. Он поспешно развернул платок и увидел маленький ключ с костяной
дужкой и тонкой цепочкой, которую вешают на шею.


-13-

Сторож навигацкой школы, Василий Шорохов, был любопытнейшей личностью.
Во всем его облике - в форменной одежде, чулках, на пуговицах, непомерно
больших, разношенных башмаках, в красном отмороженном лице, украшенном зимой
и летом черной треуголкой, - угадывался моряк, не один год ходивший по
палубе.
Он плавал когда-то на галерах, где на каждом весле сидело по шести
человек, ставил паруса на четырнадцатипушечной шняве "Мункер", работал на
верфи и, наконец, стал бомбардиром.
Вершиной его морской удачи, самым светлым воспоминанием, была битва при
Грингаме в 1720 году, в которой он участвовал корабельным констапелем
(старшим бомбардиром) и от самого Петра Великого получил именной подарок.
Продвигаться по службе дальше помешала ему страсть к крепким напиткам.
Он мог месяцами не пить, а потом вдруг срывался и, словно с ума сходил,