"Нина Соротокина. Канцлер (Продолжение "Гардемарины, вперед!", книга 3)" - читать интересную книгу автора

больше. И все-таки Никита не мог прийти в себя от волнения. Странно, за весь
вечер он ни разу не слышал ее голоса. Может, она немая?..
- Анна, скажите хоть слово. Вы как немая.
- Что же вы хотите услыхать, князь? - спросила она, все так же не
поднимая глаз. Но голос выдал скрытую ее страсть: низкий, музыкальный, он
имел в себе множество оттенков и переливов. Воистину, это была удивительная
служанка!
- А знаешь что, Иоганн Петрович, отнеси-ка ты эти картины, обе, не ко
мне, а к графу Ивану Ивановичу Шувалову. Чтоб завтра к вечеру они у него
были. Знаете дом графа?
У Мюллера перехватило дух от такой удачи.
- Знаю,- он хищно блеснул линзами очков.- Так вы для их сиятельства
картины торговали?
- Одну себе, другую ему. Но пусть их сиятельство сам выберет. А
теперь, Анна, расскажите, что вам понравилось в России?
Болезнь императрицы
Болезнь государыни означает, что может наступить перелом во всем
государстве, оттого-то и нельзя болеть Елизавете Петровне. Но... человек
предполагает, а Бог располагает.
Еще в прошлом году лейб-медик Канониди нашел на полу платок государыни
и понял, что она харкает кровью. Естественно, он ни слова не сказал их
величеству, зачем пугать ее загодя. Однако тщательный осмотр организма- а он
осматривал ее по несколько раз в день - дал возможность отмести саму мысль
о чахотке. Здесь было другое. Одышка, потливость, ноги отекали так, что не
лезли ни в одни туфли. Теперь даже для торжественных приемов государыня
облачалась в мягкие тапочки без задников и каблуков. Раз в месяц Елизавету
мучили странные конвульсии, когда она теряла сознание, а очнувшись, никого
не узнавала. Собрали консилиум, после которого лейб-медик вкупе с хирургом
Бауссонье выдали письменное заключение:
"По мере удаления от молодости, жидкости в организме становятся более
густыми и медленными в своей циркуляции, особенно потому, что имеют
цинготный характер".
Государыня потребовала заключение, долго приспосабливала очки, потом
также долго читала и, наконец, уставилась на медиков тяжелым, водянистым
взглядом.
- Греки называют это klimax, то есть лестница,- прошептал испуганно
Канониди.
- Климактерий- название вашей болезни,- подтвердил Буассонье.
- Глупости! Какой еще климактерий? - спокойно сказала Елизавета.- Я
женщина и ей останусь. Девки, одеваться! - голос ее прозвучал настолько
громко, звонко, что медики переглянулись в нерешительности. На лице
Елизаветы зацвел румянец. Казалось, что царственная пациентка сейчас вскочит
на ноги, хлопнет в ладоши и от болезни не останется и следа. Однако, когда
принесли платье-робу с драгоценной бахромой, кружевами, с тяжелым, золотым
шитьем по лифу и подолу, она, словно прикинув глазом его вес, раздумала
одеваться и махнула рукой.
- Потом. Пока полежу. Дай-ка мантилью с лисицами. Елизавете было сорок
восемь лет. Она понимала, что в словах медиков есть правда. Годы берут свое.
И надо сознаться, что тратила она себя в жизни без устали, ни в чем не знала
удержу, ни в еде, ни в плясках, ни в любви.