"Мария Сосновских. Переселенцы " - читать интересную книгу автора

стребует! Всяк сам себе хозяин - хоть паши, хоть пляши, - ввернул прибаутку
Никита. И, став серьезным, прибавил: - Землицы здешней всем хватит! Подать
заплати только и сей себе с Богом: хочешь - рожь или овес, хочешь - пшеницу.
Лен здесь хорошо растет - бабы не нахвалятся! Я ведь тоже из Расеи, из
Тамбовской губернии. Крепостным был у барина. И лютой же барин был у нас! Из
отставных, самодур-самодуром - не человек, а демон, одним словом. А я
сиротой рос, отца-покойника плохо помню, а потом и мать померла. Как подрос
маленько, поставили меня помогать барскому конюху Ерофеичу, уж сильно старым
он стал. Но при барских лошадях находиться - это не мед пить! Чуть что -
дерут нещадно, да и Ерофеичу в зубы тычут. Как-то раз, на Покров дело было,
наехало к барину гостей видимо-невидимо. Вся прислуга, и повара, и горничные
с ног сбились, гостям угождая. До полуночи пировали они, буйствовали, из
ружей-пистолетов палили, какие-то огни бенгальски жгли. Оно красиво, да
нашему брату - к чему? У нас с Ерофеичем работы по горло. И с барскими-то
лошадьми умаялись, да еще гости все на лошадях, и каждую надо разместить,
накормить-напоить. Слава Богу, за полночь все стихло на усадьбе, видно,
удрыхлись господа хорошие. И мы с Ерофеичем в конюховке задремали. Вдруг
будто кто меня толкнул. Смотрю, Ерофеич тоже вскочил. Батюшки светы, пожар!
Барская конюшня горит! Лошади огонь почуяли и ну ржать, ну биться...
Мы с Ерофеичем прямо в огонь лезем - лошадей вывести бы! Тут в набат
ударили, вся дворня высыпала, тушить конюшню стали. Ну, лошадей удалось
спасти. А барин на крыльцо разъяренный выскочил, кричит: "Ловите
конюхов-негодяев, это их дело, они подожгли, держите, не то сбегут еще,
мерзавцы!". А куда тут сбежишь - Ерофеича моего из конюшни вынесли еле
живого: голова в кровь разбита, грудь раздавлена. Положили его на охапку
сена, а он все просит, чтоб его не трогали, не шевелили - шибко тяжко ему
было, смерть, видно, чуял... Побелевшими губами еле выговорил: "Мальца
Микитку не вините, не виноват он ни в чем... Мой грех, я недоглядел". Еще
шептал что-то, не разобрать было. Лицо у него серым сделалось, и тут же умер
Ерофеич, царство ему небесное. Старый уж был, сплоховал, видно, не
увернулся, вот лошади его и затоптали, они ведь при пожаре сильно бьются, аж
на стены лезут.
А меня связали, да и влепили мне, и так уж обожженному на пожаре, еще
двадцать пять "горячих". А потом - в кандалы и в Сибирь погнали.
- Это как же - без суда, что ли? - поразился Василий.
- Суд-то был, да что толку: где суд, там и неправда, а кто богат, тот и
прав. Отсидел я в остроге, потом подолбил мерзлой земли на рудниках. Потом
сюда вот на вечное поселение определили. Здесь раз в год урядник наезжает
проверить - все ли ссыльные на месте. А куда мы отсюда денемся, разве что в
землю...
- Отчего же пожар-то был в имении? - снова спросил Василий, - кто
поджег?
- Да пес его знает - кто. Может, гости барина сами и подожгли спьяну. А
я и теперь, хоть дело прошлое, Богу не покаюсь: не виноват был ни в чем!
Шукшин размашисто перекрестился. Васильева жена Пелагея не вытерпела,
вмешалась в разговор:
- Значит, невинного человека засудили? Креста на них нет, на душегубах!
- Э, да сколько их, невинных-то, по острогам сидит или на каторге
мучится! - махнул рукой Никита.
- Ну, а самоедов ты видал? Что за люди такие, что сырое мясо едят?