"Мюриэл Спарк. Передел" - читать интересную книгу автора

он не знал, что предпринять. Оставалось одно средство, и мысль о нем,
обретая необходимую ясность, одиноким облаком блуждала в его голове. В то
же время деньги продолжали таять.
Неми распростерся перед глазами Мэлиндейна: озеро, далекие холмы,
буйная растительность - тот самый вид, который, взволновав воображение сэра
Джеймса Фрэзера, воплотился в его "Золотой ветви", "евангелии" нового
язычества. Волшебная панорама, и прежде не оставлявшая Хьюберта
равнодушным, внезапно возымела неожиданный эффект. "Этот вид мне не по
карману", - заключил Хьюберт и вернулся в дом.
При виде Паулины, раскладывавшей письма в стопки, он ощутил легкий
всплеск эйфории. Там, в грудах писем, скрывалось последнее средство, к
которому настало время обратиться. Нет, Мэгги не отнимет у него Неми! Пусть
юридически не все гладко, но моральное право никто не посмеет оспорить.
Юридически ему, разумеется, не принадлежит даже этот дом. Мэгги
была... Она была... Мэгги, Мэгги...
Паулина Фин опять зачиталась. В тех случаях, когда на письме не было
даты, приходилось углубляться в содержание, чтобы верно соотнести его с
одной из многочисленных стопок, аккуратно разложенных на столе. Однако
сейчас Паулина вчитывалась в письмо с живым интересом, а Хьюберт вовсе не
был уверен, что эта живость ему по карману (особенно учитывая, что
теоретически секретарша получала почасовое жалованье). Уверенности у него
не было потому, что, хотя жалованье это было очень небольшое, Хьюберт не
знал, может ли вообще позволить себе услуги Паулины. Ведь сумма, которую он
задолжал, росла каждый час с той же скоростью, с какой уменьшалась
вероятность, что когда-нибудь он ее выплатит.
Хьюберт бросил еще один взгляд на Паулину, на ее маленькое личико,
обрамленное кудряшками, и понял, как ему не хватает Иана, мальчика из
Инвернесса, Дамиана, армянского мальчика с забавной фамилией Рансивелл,
лучшего секретаря из тех, кто пытался быть секретарем, и двух других - с их
вечными склоками и капризами, кулинарными изысками и перестановками мебели,
сережками, кулончиками, демонстративно обтягивающими джинсами и тем, что
они обтягивали. Тоска не относилась к кому-то конкретно, но Хьюберту все
равно было плохо. Их отъезд, такой недавний и тем не менее так неумолимо
свершившийся, до сих пор не давал ему покоя.
Утренние новости, возвестив о смерти Ноэля Коуарда, провозгласили
"кончину эпохи". Для Хьюберта кончиной эпохи сделались внезапный развод
Мэгги и ее не менее внезапное замужество. "Эпохи умирают - подумал Хьюберт,
- каждый день гибнет по эпохе". Он пал духом, затем попробовал взбодриться,
но вышло не очень.
Хьюберт снова перевел взгляд на мисс Фин. Она, наконец дочитав
увлекательное письмо, нагнулась, вглядываясь в разложенные на столе стопки.
У нее были широкие, слишком широкие бедра. "Где поэзия моей жизни?" -
подумал Хьюберт. Его не оставляло ощущение, что поэзия где-то недалеко и
скоро вернется. Уордсворт называл поэзию "чувством, застывшим в
спокойствии". Хьюберт принял митигил, слабенькое успокоительное, убедил
себя, что через десять минут станет лучше, и проглотил еще одну таблетку
для верности. В это время у парадного входа затормозил до боли знакомый
белый автомобиль.
- Боже мой, опять он! - поморщился Хьюберт и обернулся к Паулине. -
Мисс Фин, к нам приехал ужасный человек. Не оставляйте меня с ним ни на