"Вирджиния Спайс. Роковые цветы " - читать интересную книгу автора

Корнелий говорил об оптиматах, возмущаясь наглостью противоборствующих им
популяров - народной партии в Риме. Флавий в продолжение трапезы лишь
однажды - всего только однажды! - улыбнулся, обращаясь к Юлии. Эта
мимолетная улыбка, как бледный луч скользнувшая по его строгому, а порой -
свирепому лицу с резкими глубокими тенями, была столь красноречива, что
Адонис поднялся и вышел расстроенный. В шорохе длинной сирийской одежды с
широкими рукавами он горестно брел через просторные залы с гигантскими
бледными фресками, мимо статуй, похожих в лунном свете на чудовищ, мимо
перистилий, мимо спящего янитора в переднем помещении, все дальше и дальше
от триклиния и страшного гостя, по тихим ступеням в сад с черными теневыми
провалами, страдая и захлебываясь слезами...
Воспоминания разбередили рану. Прогоняя мятежные мысли, эфеб поднялся и
быстро пошел через анфиладу немых комнат, разрезая своей нежной женственной
плотью пыльные солнечные колонны.
Адонис спустился в сад, где неподвижные деревья возносили свои кроны к
чистому, жестокому небу Рима, и цвели розовые кусты. С тех пор, как они
покинули прекрасную Арицию и вернулись в Рим, сириец частенько вот также
выходил из дома и долго бродил по прямым, как копья, дорожкам, заглядывая в
таинственные кущи. В часы, когда солнце стояло в зените, Адонис пробирался в
глухой уголок сада и, сидя на подставке, где прежде была греческая ваза,
разбитая молнией, смотрел, как шевелится прозрачно-зеленая листва и
пересекаются узкие золотые лучи, похожие на обнаженные мечи... Случалось,
эфеб выходил по утрам, в то время, когда солнце лениво отрывалось от
горизонта и взглядом художника наблюдал со стороны, как в розовом воздухе
сонные рабы мели дорожки, и узорные тени мягко стекали с их оливковых
одежд... Такие минуты Адонис особенно любил. Ему нравилось общаться с
природой, поскольку он обладал способностью тонко чувствовать окружающий
мир.
Но даже эти красоты не могли помочь ему забыть того, что в последнее
время Юлия становится все более отстраненной от него. Часто ему оставалось
лишь вволю мечтать о своей патрицианке. И пусть он только что поднялся с ее
ложа, юноше было нестерпимо сознавать, что мысли ее сейчас обращены не к
нему. Бродя в одиночестве по аллеям, Адонис вспоминал, как она спит в эти
минуты - обнаженная, жаркая, источая острый, ни с чем не сравнимый аромат
женского секрета, и запахи их ночной любовной борьбы. И при воспоминании об
этой ночи прекрасные, темно-фиолетовые глаза эфеба таинственно светились...
Адонис очень скучал об Ариции с ее виллами под яркими лучами солнца,
садами, где благоухали цветы всех возможных оттенков, храмами с широкими
лестницами, лугами и шумной Аппиевой дорогой в клубах пыли. Он мечтал и
тосковал о той Юлии, что осталась там, хотя и понимал, что это смешное,
глупое ребячество. Юлия здесь, рядом с ним, единственная и неповторимая, и
он добровольно принес себя ей в жертву, хотя и страдал от ее стремления к
независимости. Он давно уже стал затворником Юлии - красивейшей женщины во
всех концах света. Стал жрецом этой земной богини. Юлия нуждалась в любви и
нежности, переполнявшей его душу и тело, и он с радостью отдавал их ей. А в
ответ страстная и неутолимая патрицианка дарила ему эмоциональную
уравновешенность.
Хотя Адонис мечтал начать здесь ту жизнь, которую они оставили в
Ариции, но он прекрасно понимал, что она приехала в Рим только ради Флавия.
Зная слабости своего характера, эфеб признавал силу молодого претора, его