"Владимир Спектр. Наезд " - читать интересную книгу автора

жертву.
Откуда-то сверху сочится медленная и торжественная музыка.

...Символом Создателя я клянусь
Впредь быть преданным слугой самому
Могучему
Архангелу
Принцу Люциферу,
Кто был назначен Создателем как Его Регентом
и Лордом этого мира.
Аминь. Я отрицаю Иисуса Христа
и отрекаюсь от христианской веры,
презирая всю эту религию.
Теперь я...
Клянусь быть полностью преданным
Законному повелителю...
С такими именами:
Сатана, Левиафан, Белиал, Люцифер...[1]

В моей руке раскаленный добела прут. Медленно, под монотонное чтение
задом наперед молитв, я приближаюсь к девушке. Ей дурно от страха. Только
что ее изнасиловал специально выдрессированный шакал. Я подношу раскаленный
прут к ее коже. Она, когда-то нежная и гладкая, как китайский шелк, покрыта
ссадинами и синяками, царапинами и следами от шакальих зубов. Я прижимаю
прут к правой груди девушки, чуть выше темно-коричневого соска. На
мгновенье, от еще не изведанной ранее боли, Алина приходит в себя и издает
нечеловеческий крик. Запах горелого мяса. Одобрительный ропот людей в черных
плащах. Пронзительный вой привязанного к алтарю шакала. И пунцовая отметина
на ее груди: 666.
Порно-Оскар, честное слово!
- Ну, что же, - по-моему, госпоже Скворцовой тоже понравилось, вид у
нее, во всяком случае, был довольный. - Надеюсь, что наши компании будут
полезны друг другу.
- Конечно, - неожиданно подал довольно скрипучий голос Казак, - вы нам,
мы вам!
Алина уставилась на моего компаньона с нескрываемым недоумением.


* * *

Не знаю, может, признаваться в этом для кого-нибудь стеснительно, но,
что до меня, я люблю навещать своих родителей. Они живут в огромной
мидовской квартире на Никитской. Помню, мы переехали в нее, когда мне не
было и пяти, папа как раз получил новое назначение в Никарагуа. Как всегда,
при подъезде к отчему дому меня настигла едва слышная сентиментальная
грусть. Как странно! Я надеюсь, что принадлежу к новому поколению и ненавижу
тоталитаризм. Помню, еще в школе меня тошнило от красных галстуков,
пионерских линеек, истерзанных пубертатным онанизмом и прыщами комсомольских
вожаков, речевок и партийного иконостаса на стенах класса. При этом я,
словно постклимактерическая пенсионерка, имевшая последний хуй во времена