"Сати Спивакова. Не все " - читать интересную книгу автора

эти корни глубже и основательнее притягивают нас, как будто заставляя
оглядываться назад.
Мое детство, как и вся жизнь, - это мама. Наверное, сложнее всего
писать о маме. Меня восхищают люди, у которых это получается - написать о
матери легко, точно, небанально.
Мама всегда была необыкновенно красива. Помню, в детстве я смотрела с
родителями фильм Клода Лелюша "Мужчина и женщина". Конечно, я тогда ничего в
нем не поняла, но до сих пор обожаю этот фильм: мама была очень похожа на
игравшую в нем Анук Эме. Мама для меня загадка. Я до сих пор не всегда ее
понимаю. Может быть, потому, что я - типичная папина дочка, похожая на него
во всем? Она - "другое дерево", как в стихотворении Жака Превера.
Мама - удивительно цельный человек. Для нее не существует полутонов,
только черное и белое. Она оценивает людей так: либо - "потрясающий
человек", либо - "негодяй". Она всегда ставит очень высокую планку в
общении, поэтому у нее мало друзей. Я же чаще иду на компромиссы, но в
конечном итоге права оказывается она. С самого раннего возраста мне страшнее
всего было ее огорчить, разочаровать. И так до сих пор. Я не встречала
женщин, равных ей по верности и вере: они с отцом прожили без малого
двадцать пять лет, в пятьдесят она осталась одна. Жизнь женщины для нее
закончилась. Объясняет она это невозмутимо просто:
- Как я вообще могла соединить свою судьбу с кем-то, даже посмотреть на
кого-то после папы? Второго такого нет и не будет. Все.
Между родителями все двадцать пять лет было полнейшее взаимопонимание.
Ни конфликтов, ни ссор. Главной в семье всегда была папина работа и все, что
с ней связано: гастроли, концерты, репетиции. Мама с первых дней создания
оркестра работала в нем как пианистка и первая в Армении села за клавесин.
Друг с другом они общались, постоянно воркуя: Джана-Джана, Аинька (ласковый
вариант маминого имени - Аида) - Заринька... И так всегда.
До сих пор она живет, скучая по нему, окруженная его портретами, читая
его письма. Живет нашей жизнью, полностью уйдя в воспитание внучек, в мои
заботы. Помогает Володе в наведении порядка в вечном нотном завале, каждый
раз предупреждая, что делает это в последний раз! И все же - живет своей
одинокой жизнью вдовы. И никакие мои усилия не смогли за эти шестнадцать лет
приглушить ее вдовью тоску.
Они с папой в последние годы пристрастились к раскладыванию пасьянса.
Теперь мама каждый вечер часами раскладывает один и тот же пасьянс. Она
называет это "мое снотворное". Я смотрю на нее и часто хочу сильно-сильно ее
обнять, но почему-то смущаюсь. Она - властная и беззащитная одновременно. Я
не увидела своего отца стареющим - только поседевшим. Мама же в своем
возрасте остается красавицей, не стремясь казаться моложе, а подчас и
накидывая себе пару-тройку лет: "Мне уже семьдесят!" (Хотя до этого еще
далеко.) Такое кокетство "наоборот"!
Моего отца нет уже шестнадцать лет. Я все время говорю с ним и все
время ловлю его реакции, его движения, его привычки в себе. И вздрагиваю.
Иногда мне кажется, что я - это он. Глупо, наверное. Но неизлечимо. Папа был
человеком, способным дать ответ на любой вопрос. Понять все. Блестящий
скрипач, чуть было не ставший радиоинженером, всю жизнь проповедовавший
идеальный порядок и дисциплину. Когда его не стало, я вдруг поразилась -
насколько мир человека в его отсутствии говорит о нем. После папы осталась
его библиотека: черные стеллажи, книги, бесчисленное количество нот, в