"Иван Фотиевич Стаднюк. Люди не ангелы (Роман в двух книгах)" - читать интересную книгу автора

белостенных, под замшелыми соломенными крышами хаток еще жарко полыхали
отблески заката, а из сизых лопухов, что столпились под ветхим, с
поломанными ребрами плетнем, из-за бревенчатой спины клуни воровато
выползала тьма. Недалекий сливняк в конце еще не одевшегося в зелень
огорода, целый день сверкавший в лучах солнца изморозной белизной
цветения, сейчас зарумянился, притушил пчелиный гуд и, казалось, стал
ниже.
Семилетний Павлик чувствовал себя покинутым и одиноким. Он
облокотился на бурый, в трещинах подоконник и сквозь распахнутое окно
лениво наблюдал, как над садом в поблекшей синеве неба висел ястребок,
мелко трепеща острыми крыльями. Когда ястребок, высмотрев что-то в саду,
камнем упал в его подрумяненную кипень, Павлик еще некоторое время
недоуменно пялил свои большие карие глаза на приобретший вдруг
таинственность сливняк, а потом привычно вытер заскорузлым обшлагом рукава
нос и перевел взгляд на Карька.
Карько - старый, невесть как державшийся на земле конь. Он стоял на
затравелом дворе перед хатой, привязанный к телеге, и, открывая время от
времени свой единственный глаз, сонно шевелил бархатными губами, с которых
свисал клок сена.
Павлик поежился. За его спиной - пустая, неприбранная комната.
Земляной неметеный пол, отдававший запахом глины, смешанной с кизяком; над
непокрытым дубовым столом - образа в тягучем гуде мух, в простенке -
почерневший от времени мисник с глиняными мисками на полках... Павлик
спиной чувствовал пустоту хаты и пугался черной пасти открытой печи.
Высокая и объемная, печь выступала почти на середину комнаты и смотрела в
затылок Павлику пустыми глазницами печурок - неглубоких, размещенных по
бокам дымохода квадратных ниш для спичек, соли и мелкой кухонной утвари.
Мальчик высунулся из окна, чтобы хоть чуть быть поближе к Карьку -
единственному живому существу на подворье, единственному собеседнику,
вдохнул крутой запах дегтя, донесшийся от телеги. Конь точно почувствовал
настроение Павлика, скосил на него неподвижный лиловый, по-человечьи
грустный глаз и мотнул головой, выронив из мягких, бархатных губ сено.
- Гы-гы, - неизвестно отчего засмеялся Павлик, махнув коню рукой.
Но вдруг испуганно примолк. Он вспомнил, что не закрыто заслонкой
подпечье, представил его устрашающе-загадочную темноту и с надеждой
посмотрел поверх ворот на улицу. Чего ж так долго не возвращается отец?
- Тату... Тату, - захныкал Павлик.
Обернувшись, он со страхом глянул на черную пасть печи и тут же,
прижав животом подоконник, проворно перекинул босые ножонки во двор.
Скользнул по стене на завалинку и, отряхивая с рубашки белую глину,
побежал к телеге.
Вскарабкался по дышлу на телегу, полежал на пересохшем, утратившем
все ароматы прошлогоднем сене. Затем, ухватив Карька за гриву, потянул к
себе.
- Но! Но, Карько! - подражая отцу, басил Павлик.
Конь лениво переступил ногами и придвинулся к телеге. Павлик тут же
уселся на его теплую широкую спину, остро отдававшую потом, и почувствовал
себя уверенно, независимо. Обвел повеселевшим и даже бесстрашным взглядом
подворье, несколько раз ударил пятками по мягким бокам Карька, и дремавшее
воображение Павлика понесло его в безудержном галопе.