"Иван Фотиевич Стаднюк. Люди не ангелы (Роман в двух книгах)" - читать интересную книгу автора

поселилась в ярчуковском доме.
Только уж очень хлопотала она вокруг Павлика. На улице жара, а
Варвара (так звали четвертую маму) квохчет: "Застегнись, золотце мое, а то
простудишься, хлопчик мой славный". После сытного обеда спрашивала: "Ты,
может, голодненький? Чем тебя еще покормить?" А то еще хуже: "Гляди, в
криницу не упади", - хотя Павлик и сам не дурак, чтобы падать в криницу.
Избегая чрезмерных забот новой мамы, он старался целыми днями не
появляться ни в доме, ни на подворье.
А Платон Гордеевич ходил по хозяйству, молчаливый, насупленный, точно
день казался ему темной ночью. И его потаенные мысли тоже, видать, были
темными.
Невдомек было Павлику, что отец, породивший его на пятом десятке
своей жизни, любил своего меньшого тяжелой, приносящей страдания любовью.
Болела у старого Ярчука душа, тлело сердце от мысли, что помрет он вдруг,
а Павлик останется на белом свете один-одинешенек и пойдет скитаться меж
чужих, безразличных к сиротской доле людей.
Что-то в этом роде и наворожила ему несколько лет назад цыганка. Хоть
и не верил Платон гадалкам, но страх все-таки затаился в душе. Запомнились
слова наряженной в цветастый платок и красные мониста ворожки: "Жену
похоронишь - не женись на чернявой. Ищи судьбу в чужих краях, в светлых
глазах. В шестьдесят лет берегись смерти, думай о кровном чаде своем.
Трудная доля ему выпадет..."
Платона Гордеевича душили слезы, и сердце начинало биться в самой
глотке, когда он представлял своего Павлушку голодным, босым, оборванным,
бредущим с кнутом в руках по чужому холодному полю, за чужим стадом. А то
вдруг виделся ему сынишка спящим в сенях чужой хаты, на груде тряпья,
взвизгивающим от голода и холода, как бездомный щенок... Ведь и у самого
Платона Гордеевича было такое страшное детство...
И старый Ярчук искал для своего Павлика настоящую мать, которая
согрела бы его своей не напускной, а настоящей материнской любовью, не
прогнала его из дому или не оставила одного, когда, не дай бог, с ним,
Платоном, случится то, что случается на старости с каждым человеком.
Надеялся Платон и на большее. Грезилось ему, что Павлик окончит школу,
будет затем учиться в городе, пока не выбьется в люди, не найдет свое
место в жизни подальше от черного селянского труда.
Поэтому так бессердечен был Платон Гордеевич в своих на первый взгляд
сумасбродных требованиях к каждой вдове, которую выбирал для Павлика в
матери.
Выбирать же было из кого. В Кохановке, в окрестных селах, как и по
всей Украине, мыкали горе много, ой как много вдов. Одни бедовали еще с
времен русско-японской войны, с тех проклятых времен, когда тысячи солдат
Русской империи укрыли своими телами сопки Маньчжурии. Других осиротила
империалистическая война. Третьи овдовели в гражданскую, захлестнувшую
было в своем водовороте все мужское многолюдье.
А жизнь продолжалась, годы текли, зарубцовывались сердечные раны.
Смирились вдовы со своей горькой судьбой, забылись в работе, в заботах о
детях, о хлебе. Но кто не подвержен земным человеческим порывам? Кто не
ждет счастья? Ждали его в потаенных мечтах и вдовы. Как знать? Ведь разное
случается на белом свете.
В рождество, на пасху или в другие праздники, когда можно было