"Иван Фотиевич Стаднюк. Москва, 41-й " - читать интересную книгу автора

перелесков, с дорог и тропинок живые ручьи и ручейки военного люда, машин,
повозок, пушек на конной и мехтяге, устремляясь к Днепру. Шли в дневное и
ночное время. На открытых местах, когда в небе появлялись немецкие самолеты,
продвигались короткими бросками и перебежками, неся за спиной для маскировки
прихваченные поясными ремнями зеленые метлы ветвей. Пережидали, набираясь
новых сил, и снова двигались - отделениями и взводами, ротами и батареями...
Приблизившись к Днепру, споро и деловито занимали указанные командирами
рубежи и готовились к бою - зарывались в землю, если рубежи пролегали по
открытому месту, или устраивали бойницы, если оборона проходила по линии
каменных или деревянных, высившихся в развалинах и пепелищах домов вдоль
Днепра.
И вдруг на узле связи командного пункта ожила телеграфная линия,
соединявшая 16-ю армию се штабом фронта. Застрекотал буквопечатающий аппарат
Бодо, и поползла на откидную столешницу белая змейка ленты, испятнанная
словами... По звонку начальника связи армии через несколько минут генерал
Лукин был в землянке аппаратной. Вслед за ним пришли дивизионный комиссар
Лобачев и полковник Шалин.
Передавался приказ Главкома Западного направления маршала Тимошенко.
Первые же слова приказа, которые прочитал Михаил Федорович с ленты,
будто ударили его в самое сердце и обожгли лицо. Вначале Тимошенко излагал
приказ Государственного Комитета Обороны, который и потряс Лукина. Москва
обвиняла командный состав частей Западного фронта в том, что он, командный
состав, проникнут эвакуационными настроениями и легко относится к вопросу об
отходе войск от Смоленска и сдаче врагу. Если эти настроения соответствуют
действительности, - бесстрастно, слово за словом, говорила телеграфная
лента, - то подобные настроения Государственный Комитет Обороны считает
преступлением, граничащим с прямой изменой Родине.
Далее Тимошенко сообщал, что Государственный Комитет Обороны приказал
ему железной рукой пресечь подобные настроения, позорящие боевые знамена
Красной Армии, а затем изложил задачу частям 16-й армии; она почти не
расходилась с той, которую Лукин уже поставил своим дивизиям и которая уже
выполнялась.
Прочитав до конца приказ, Лукин будто надел на глаза чужие очки и
увидел все вокруг себя в другом свете. Колючие, причиняющие боль мысли
захлестнули его и будто выключили на какое-то время из бытия. Михаил
Федорович, кажется, позабыл, где он и кто рядом с ним. Стал задавать себе
вопросы, один страшнее другого...
Кого имеет в виду Государственный Комитет Обороны? Ведь речь идет о
Смоленске... Значит, его, генерала Лукина, его штаб и командиров частей
истекающей кровью 16-й армии.
В армии на строгость приказов не принято обижаться, не полагается и
обсуждать их. Но что с сердцем делать, коль кричало оно немым криком от
обжигавших мыслей: ведь немцы действительно в Смоленске и рвутся через
Днепр, о чем Москва еще не знала.
Михаил Федорович тут же, в землянке узла связи, составил ответную
телеграмму Военному совету Западного фронта в форме боевого донесения.
Подписали ее все трое: Лукин, Лобачев и Шалин - три главных человека,
отвечавших за выполнение армией боевых задач.
Вышли из землянки и, не сговариваясь, присели на толстый ствол березы,
сваленной вчера взрывом фугаски. Задымили папиросами. Молчали, каждый думая