"Фредерик Дар. Елка в подарок" - читать интересную книгу автора

так дополняет мой природный шарм.
Похоже, такой поворот беседы вполне удовлетворяет его, и он с
готовностью кивает головой. На этом повествование о детских переживаниях
Берю заканчивается.
Тут я чувствую - а у меня сверхразвитый обонятельный нерв, - по
машине распространяется приторно удушливый запах. Оглядевшись кругом и
удостоверившись, что на горизонте нет ни одной свинофермы или скотобойни,
я прихожу к единственно возможному выводу: флюиды испускает бледно-розовая
мадам Берюрье. Она окатила себя духами настолько ядреными, что ест глаза.
- Это от вас так божественно несет, мадам? - культурно осведомляюсь я.
Бегемотиха Берю томно закатывает глаза и, сюсюкая, пускается в
разглагольствования о том, как ее дружок цирюльник одарил ее целым набором
всевозможных пробных духов. (Это те, на которых написано: "Не для
продажи". Незаменимая вещь для подарков родственникам и знакомым,
поскольку ничего не стоит.) Она слила их все в один большой флакон, и
получился, как ей кажется, изысканнейший букет запахов, которому мог бы
позавидовать любой парфюмер.
- Прямо целый винегрет запахов! - соглашаюсь я.
Фелиция, чей взгляд я ловлю в зеркальце заднего вида, еле
удерживается от смеха. Толстуха тихо колышется, вся во власти волнения,
опасаясь, как бы не лопнуло платье. Вообще ее платье - это маленький
шедевр. Глубочайшее декольте потрясло бы воображение самого Казановы, а
при виде кружевной оборки устыдился бы своей бедности даже Людовик XIV. В
том месте, где, по моим представлениям, должна быть талия, мадам
перетянута ремнем шириной с пожарный шланг. На вопрос Толстухи, как она
выглядит, моя любезная маман вежливо отвечает, что мадам Берюрье сегодня
настоящая принцесса. Воодушевленная комплиментом Берта, хлопая ресницами
как крыльями, тут же заявляет: "Да, да, у меня отличная портниха... Жена
одного угольщика". Видимо, этим и объясняется впечатление, что платье
приехало из дома высокой моды под названием "Рур"... Толстуха добавляет,
что если у Фелиции появится желание сшить себе что-нибудь эффектное, то
она уж замолвит за нее словечко. Но Фелиция с присущим ей так-том
отказывается - она, увы, уже не в том возрасте, когда можно позволить себе
носить последнюю парижскую моду.
Одним словом, в машине царит полное согласие и взаимопонимание, как
на дипломатической тусовке.
Когда мы проезжаем Понтуаз, Толстяк вдруг заявляет о своей жажде.
Дамы соглашаются сделать небольшую остановку: настало время всем промочить
горло, тем более что за этим занятием можно продолжить трескотню о шмотках.
Через пару километров нашим пересохшим глоткам предлагает свои услуги
небольшой придорожный трактир. Берю болидом устремляется в дверь.
Симпатичное заведение с обычными клетчатыми скатертями, медными
украшениями, посудой по стенам и настоящей стойкой из фальшивого красного
дерева.
Не теряя темпа, Берю подлетает к стойке и заказывает себе огромный
бутерброд с сыром.
- Ты что, спятил! Мы же через четверть часа сядем за стол!
Толстяк пожимает плечами.
- Ну, когда еще сядем... - замечает он, заглатывая хлеб с сыром одним
махом. - Да и неизвестно, чем нас сегодня будут кормить. Если судить по