"Фредерик Дар. Елка в подарок" - читать интересную книгу автора

задний мост.
- И теперь ты, значит, безлошадный?
- Тачку починят только на следующей неделе. У меня есть механик,
готовый обменять мой "рихард-штраус" на открытый "мартин-лютер".
Представляешь, задарма! Если б ты увидел эту тележку, старик, ты бы
обделался от зависти - до чего хороша! Сиденья из чистой кожи! Набиты
настоящим конским волосом! Это тебе не нынешняя губка... Фары из красной
меди, колеса со спицами...
- У садовых тачек колеса тоже со спицами! - обрываю я вошедшего в раж
приверженца автоантиквариата. - Ладно! Подъеду часам к одиннадцати...
- Слушай, у тебя на крыше есть багажник? - интересуется Берю.
- А что?
- Сообразил подарок для Пино, а он довольно громоздкий...
- Что же это такое? Дирижабль?
- Нет. Елка!
- Ты спутал, Толстяк, мы же едем не на Рождество.
- Ну и что? Я подарю ему живую елку, чтобы посадить в саду. Пинюш
жаловался, что на его участке ни деревца!

***

Когда на следующее утро я подъезжаю к дому Берюрье, тротуар около его
дома сильно смахивает на лесоповал где-нибудь в Северной Норвегии. Елочка,
приготовленная Толстяком, длиной метров пять - корни лежат поперек улицы,
а макушка скрывается за углом.
Супругов Берюрье провожает с плаксивой миной друг семьи, парикмахер
Альфред. Мы здороваемся, грузим королеву лесов на багажник. Мадам Берю,
запакованная, как рождественская индейка, в нежно-розовое облегающее
платье, садится сзади рядом с маман, плюхнув увесистый зад прямо на
коробку с пирожными, которые Фелиция приготовила с вечера для праздничного
стола.
Церемония отъезда напоминает суету, предшествующую королевскому
приему. Все непомерно воодушевлены и взбудоражены. Толстяк напялил на себя
концертный вариант number one: черный костюм, практически новый, всего-то
десятилетней давности, будто жеваный и страшно узкий, белую в принципе
рубашку, галстук в шотландскую клетку и желтые ботинки. Атасный прикид! Он
усаживается рядом со мной, снимает заляпанную шляпу с помятыми полями,
водружает ее на колено и приглаживает редкие потные волосы, прилипшие к
голове, как водоросли к панцирю черепахи.
- Хороший денек! - заявляет Берю, довольный собой, будто именно он
был у истоков формирования сегодняшней атмосферы.
Никто не подхватывает его глубоко философское замечание, исходя из
принципа полной и очевидной самодостаточности выраженной Толстяком мысли.
Не услышав ответа, он решает продолжить монолог:
- В такую погоду я начинаю жалеть, что не стал моряком. Ох, как я был
влюблен в море! Когда был мальчишкой, только и думал о парусных судах...
Клянусь, я назубок знал все термины, паруса, мачты - все наперечет:
большой галсбюст, клитвер, бимбомбамсель, бизань-кафель! Все держал в
голове, подыми среди ночи - без запинки...
- Зато ты стал легавым! - ободряю я мечтателя милой улыбкой, которая