"Фредерик Дар. Освободите нас от зла" - читать интересную книгу автора

первым моим чувством будет дикая радость... Я знаю, что сердце мое будет
прыгать в груди от облегчения и оттого, что еще какое-то время удастся
полной грудью вдыхать затхлый тюремный воздух... Этот воздух продлит мне
жизнь, будет питать меня в последние мгновения пребывания здесь, в этом
мире... Но я также знаю, что казнь гангстера, моего соседа, очень скоро
вызовет у меня смертную тоску... И боль во всем теле... Ведь его смерть
станет в какой-то мере и моей смертью... Мы оба ждем одного и того же, он и
я, и довольно давно! Перед глазами у нас одни и те же образы, внутри нас
один и тот же страх...
А если все наоборот, если вначале придут за мной?.. Здесь воображение
мое иссякает... Дальше этого ужасного мгновения я мыслить не могу...
- Эй, так скажи мне, ты боишься?
- Да, боюсь...
- Если бы ты, парень, был на моем месте, ты бы заговорил иначе! Потому
что, по мне, все эти прошения о помиловании годятся только на то, чтобы в
сортир сходить! А ты говоришь! За полицейское мясо приходится платить, как в
самой дорогой мясной лавке!
Задумчивым жестом он поглаживает свою шею, эту тонкую шею, которую нож
гильотины рассечет, словно яблоко.
Не могу себе представить Феррари (это его фамилия) без головы... Я ему
об этом говорю. Но вместо того, чтобы содрогнуться, он принимается хохотать.
- Конечно, - говорит он, - голова, даже пустая, так к лицу мужчине.
Он о чем-то думает и добавляет:
- Когда меня сделают на голову ниже, я уже не буду мужиком!
Вот такая у него философия. Звание, которым он больше всего гордится:
"мужик". Пока жив, он считает себя мужчиной, и в этом его превосходство над
теми, кто уже "того"... Все это довольно запутанно и неопределенно в его
уме, но, постоянно слушая Феррари и наблюдая за ним, мне удалось понять ход
его мыслей. Каждый раз он с одинаковым упорством заводил одну и ту же песню,
но слова его не утомляли меня. Это мед моей тюремной жизни:
- Ты-то получишь свою визу, парень... Когда мужик из тех еще кругов, он
может рассчитывать на помилование. Вот увидишь, тебя помилуют!
Я не могу не позволить себе пробормотать:
- Ты так полагаешь?
Он шутит:
- Голову даю на отсечение!
- Не говори так...
- Ты даже слов боишься?
Я опускаю голову, униженный этим всепоглощающим, выдающим меня с
головой страхом... Да, я боюсь даже слов. Я боюсь всего: наступающей ночи,
окутывающей тишины и слабых, вызывающих надежду звуков... Я и Феррари боюсь,
этого соседа по ужасу, чье спокойствие леденит мне душу и пронзает жуткими
картинами и образами... Я ложусь на живот, кладу голову на согнутый локоть и
погружаюсь в черное безмолвие. Сопровождаемое смутным наслаждением, мое
падение в колодец продолжается. Меня толкает потребность пароксизма.
Я должен дойти до крайней точки отчаяния, до самых глубин страха, до
края ночи, дабы стать недосягаемым для самого себя. Поскольку опасность уже
исходит не от людей, а от меня самого, Люди могут забрать у меня всего лишь
жизнь... Я же могу сделать лучше: принять смерть, уготованную ими. Если это
удастся, я стану неизмеримо сильное... Ничто более не сможет мне причинить