"Константин Михайлович Станюкович. Васька ("Морские рассказы")" - читать интересную книгу автора

солнце, заливая блеском серебристые холмы волн.
И ничего кругом, кроме волн и неба.
Почти все это время "Казак" не выходил из рифов* и частенько-таки
выдерживал штормы под штормовыми парусами**. Жесточайшая качка не
прекращалась, и на бак часто попадали верхушки волн. Нередко в кают-компании
приходилось на обеденный стол накладывать деревянную раму с гнездами, чтобы
в сильной качке не каталась посуда. Бутылки и графины, завернутые в
салфетки, клали плашмя. Вестовые, подавая кушанье, выписывали мыслете, и
съесть тарелку супа надо было с большой ловкостью, ни на секунду не забывая
законов равновесия. Выдавались и такие штормовые деньки, в которые
решительно невозможно было готовить в камбузе (судовой кухне), и матросам и
офицерам приходилось довольствоваться сухоедением и с большим нетерпением
ожидать конца этого длинного перехода. Уже месяц прошел... Оставалось, при
благоприятных условиях, еще столько же.
______________
* Взять рифы у паруса - значит уменьшить площадь паруса. (Примеч.
автора.)
** Паруса, которые ставят во время шторма. (Примеч. автора.)

Большая часть "пассажиров" была уже съедена. Их оставалось немного, и
тех спешили уничтожить, так как многие из них не переносили сильной качки и
могли издохнуть.
Коноплеву уже не было прежних забот и не на чем было проявить свою
деятельность. Не без грустного чувства расставался он с каждым "пассажиром",
который назначался на убой, и никогда не присутствовал при таком зрелище.
"Пассажиры" редели, и Коноплев, казалось, еще с большею заботливостью и
любовью ходил за оставшимися.
Многие только дивились такой заботливости о животных, которых все равно
зарежут.
- Чего ты так стараешься о "пассажирах", Коноплев? - спрашивал однажды
Артюшкин, в ведомстве которого оставалось всего лишь шесть гусей.
Остальная птица давно была съедена.
- Как же не стараться о животной! Она тоже божья тварь.
- Да ведь много ли ей веку? Сегодня ты примерно ее напоил, накормил,
слово ласковое сказал, а завтра ей крышка. Ножом Андреев полоснет.
- Ничего ты себе паренек, Артюшкин, а башкой, братец ты мой, слаб...
вот что я тебе скажу... И всякому из нас крышка будет... Кому раньше, кому
позже, так разве из-за самого эстого тебя и не корми, и не пои, и дуй тебя
по морде, скажем, каждый день?.. Мол, все равно помрет... Еще больше жалеть
нужно животную, кою завтра заколют. Пусть хоть день, да хорошо проживет... И
вовсе ты глупый человек, Артюшкин... Поди лучше да гусям воды принеси. Ишь
шеи вытягивают и гогочут - пить, значит, просят. И ты должен это понимать и
стараться...
- Это они зря кричат...
- Зря? Ты вот, глупый, зря мелешь, а птица умней тебя... Неси им воды,
Артюшкин.
Наконец палуба "Казака" почти совсем очистилась от "пассажиров".
Оставались только: черный бык, с которым Коноплев давно уже вел дружбу и
которого называл почему-то "Тимофеичем", свинья с семейством и шесть гусей.
Этих "пассажиров" приберегали к празднику, тем более что все они отлично