"Константин Михайлович Станюкович. Васька ("Морские рассказы")" - читать интересную книгу автора

подпалинами, боровок, с маленькими, конечно, глазками, но бойкими и
смышлеными и с тупою розовою мордочкой, - объяснить было бы трудно и почти
невозможно, если только не принять во внимание того, что симпатии как к
людям, так и к животным зарождаются иногда внезапно.
Впрочем, возможно было допустить и более тонкое объяснение, которое и
подтвердилось впоследствии, а именно, что Коноплев, как бывший в юности
свинопас и тонкий знаток свиной породы, с первого же взгляда, подобно редким
педагогам, провидел в белом боровке редкие способности и талантливость,
невидимые для простых смертных, и потому почтил его особым вниманием.
А между тем, по-видимому, он ничем не отличался от остальных своих трех
черных братцев, кроме белого цвета шерсти да разве еще тем едва ли
похвальным качеством, что в момент водворения на клипере визжал громче,
пронзительнее и невыносимее остальных, возбуждая и без того возбужденную
мать. Она и так была взволнована, эта толстая и видная черная свинья, и
недоумевающе, с недовольным похрюкиванием, прислушивалась и к дьявольскому
реву черного быка, и к блеянию баранов, и к гоготанью гусей, и к свисткам и
окрикам боцмана - словом, ко всему этому аду кромешному и ничего не видя
из-за своей загородки, решительно не понимала, что такое кругом творится и
как это она, еще недавно спокойно и беззаботно гулявшая среди полной тишины
грязного двора, в тени широколистых деревьев, очутилась вдруг здесь, в
совершенно незнакомом и не особенно просторном месте и где, вдобавок, нет ни
грязи, в которой можно поваляться, ни сорной ямы, в которой такие вкусные
апельсинные корки.
А тут еще этот болван визжит, словно полоумный, усложняя только и без
того скверное положение и раздражая материнские нервы.
Хотя эта хавронья и была вообще недурная мать, но, несмотря на
иностранное свое происхождение, не имела или, быть может, не разделяла
разумных педагогических взглядов на дело воспитания и потому, без всякого
предупредительного хрюкания, довольно чувствительно-таки куснула
неугомонного сынка за ляжку, словно бы желая этим сказать: "Замолчи, дурак!
И без тебя тошно!"
Награжденный кличкою "дурака", как нередко и свиньи награждают умных
детей, боровок, казалось, понял, чего от него требует раздраженная маменька.
Хотя он и взвизгнул так отчаянно, что проходивший мимо старший офицер
поморщился, словно от сильнейшей зубной боли, и бросился от матери в дальний
угол, но затем визжал уже тише, с передышками, больше от досады, чем от
боли, и скоро совсем перестал, увлеченный братьями в какую-то игру.
Все это, казалось бы, еще не давало ему особых прав на предпочтительное
внимание, особенно со стороны такого нелицеприятного человека, как Коноплев,
тем не менее при первом же знакомстве Коноплев отнесся к этому белому
боровку несколько иначе, чем к другим.
Подняв его за шиворот и осмотрев его мордочку, он ласково потрепал его
по спине и назвал "башковатым", хотя "башковатый" в ответ на ласку и визжал,
словно совсем глупый поросенок, вообразивший, что его сейчас зарежут.
- Не ори, беленький. Еще до рождества тебе отсрочка! - произнес, ставя
боровка на соломенную подстилку, Коноплев.
В успокоительном тоне его голоса звучала, однако, и нотка сожаления к
ожидающей боровка судьбе: быть зажаренным и съеденным господами офицерами.
В этом не могло быть ни малейшего сомнения.
- А смышленый, должно быть, боровок! - словно бы для себя проговорил,