"Константин Михайлович Станюкович. Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим" - читать интересную книгу автора

заговаривала со мной. Вообще, Лена была странная девушка, она походила на
отца и была такая же увлекающаяся идеалистка. Ей только что минуло
семнадцать лет, и разная блажь ей лезла и голову. То в монастырь собиралась
идти, то вздумала морить себя голодом и все лепетала, как блаженная, что она
эгоистка. Мне придется еще говорить об ее печальном конце, а пока замечу
только, что она была удивительная девушка, не обращала на себя никакого
внимания, хотя были очень хорошенькая, и никак не могла понять простой вещи,
что жить - значит наслаждаться, а не страдать... А она точно искала
какого-то креста и подолгу, бывало, разговаривала с разными странниками и
странницами, заходившими к нам, когда меня не было дома. При мне эти
мошенники не смели показываться. Досадно было слушать, как они врут и как
дураки им верят.


II

Мысль - сделаться самому порядочным человеком и сделать порядочными
людьми мать и сестру - засела гвоздем в мою голову. Я решил, что это должно
быть так, и с этою целью собирался ехать в Петербург и там попробовать
счастья и испытать свои силы... Мне шел двадцать третий год... Я был
здоровым, крепким молодым человеком и, как говорили уездные дамы, далеко не
уродом... "Неужели ж я не пробьюсь?" - думалось мне, и надежды, одна другой
розовей, щекотали мои нервы... Ведь многого я не требую от жизни. Я желаю
только приличного существования. Я хочу жить, как люди живут, - вот и все. И
я буду так жить! - не раз повторял я себе, лелея эти мечты, как цель моей
жизни.
Нужно было первым делом позаботиться о средствах, и я стал копить
деньги. Я получал всего тридцать пять рублей и отдавал матери двадцать пять.
Остальные десять я прежде тратил на себя, но теперь стал их откладывать. Я
бросил курить, ходил в заплатанных сапогах и отказывал себе во всем. Я не
чувствовал этих лишений и с гордостью думал, что взамен их я достигну
цели... Я буду жить, как другие порядочные люди; белье у меня будет тонкое,
сигары хорошие, квартира приличная. Я не раз в мечтах представлял, какая
именно у меня будет квартира и как те самые люди, которые соболезновали обо
мне, будут тогда изумляться: какой солидный человек, всегда при деньгах и
без копейки долга... Иногда, размечтавшись, я доходил в дерзких мечтах своих
даже до собственной лошади... одной лошадки, эдак шведки, круглой, сытой,
какие бывают, как я видал, у докторов-немцев.
У меня бывали свободные вечера, и я решил воспользоваться ими. С этой
целью обратился я за помощью к мировому судье и просил его, если случится,
порекомендовать меня в качестве учителя. Он охотно согласился помочь мне в
этом, и я скоро получил несколько уроков. Платили мне, конечно, мизерно, но
я не особенно разбирал.
Возвращался я домой, пил два стакана чаю с черным хлебом и считал
накопленные деньги, притаившись, точно вор, у себя на антресолях. Домашние
меня не беспокоили, я просил их об этом... Только мать убивалась все из-за
меня, полагая, что я слишком много работаю. Она не понимала, что эта работа
была для меня наслаждением. Я им до времени не открывал своего плана, и
только через год, когда я скопил таким образом шестьсот рублей, я объявил
маменьке, что собираюсь в Петербург.