"Константин Михайлович Станюкович. Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим" - читать интересную книгу автора

вытерплю, все вытерплю...
Она уверена была, что я вернусь.
- И когда ты вернешься, Петя, - продолжала она, улыбаясь сквозь слезы,
- когда вернешься, ты увидишь, какая у тебя будет комната! Я отделаю тебе
большую комнату, в которой теперь живет генерал... Я его попрошу выехать...
У тебя будет превосходный кабинет... Я поставлю туда новую мебель... Ты
какую хочешь обивку... зеленую или синюю?.. Что же ты молчишь?..
- Все равно...
- Ну нет, не все равно... Синюю лучше... Я куплю хорошего репсу, и к
твоему приезду все будет готово... Обои тоже новые, под цвет мебели...
Гардины, знаешь, с узорами... Ты увидишь, как будет хорошо.
Я не мешал ее веселой болтовне и не спешил разрушать ее надежд. А она,
раз попавши на любимого своего конька, продолжала на ту же тему,
рассказывала, как можно летом выгодно купить подержанную мебель и всякие
вещи, и рисовала одну за другой светленькие картинки нашей будущей жизни.
Она не отдаст ребенка, но он не будет меня стеснять... Кормить она будет
сама, а как ребенок подрастет, мы непременно поедем на дачу на Крестовский
остров.
- Ты непременно полюбишь его! - говорила она, краснея, в каком-то
волнении. - Ты ведь добрый.
Глупая! Она и не понимала, как резала мое ухо эта болтовня о дешевой
мебели, светленьких обоях и даче на Крестовском! Она с восторгом
рассказывала обо всем этом, думая, вероятно, что я всю жизнь просижу на
мебели из Апраксина двора и что дача на Крестовском составляет для меня
недосягаемую прелесть. Впрочем, и то: я беден, так как же мне не мечтать о
дешевой мебели и светленьких обоях?
Бедная женщина с обычной своей аккуратностью собирала меня в дорогу и,
утирая набегавшие слезы, укладывала в чемодан платье, белье и несколько
книг. Она непременно хотела меня проводить на железную дорогу, и мне стоило
немалых трудов отговорить ее от этого, доказывая, что присутствие такой
"хорошенькой" женщины, как она, может уронить меня в глазах Рязанова.
- Ты скажи, что я твоя сестра, - настаивала она.
- Он знает, что здесь у меня сестры нет.
Она наконец согласилась на мои доводы.
Накануне отъезда Соня целый день плакала и ничего не ела, и только
вечером, когда я приласкал ее, она повеселела и стала душить меня горячими
поцелуями. Словно бы предчувствуя, что в последний раз целует меня, она с
какой-то страстью отчаяния обнимала меня, беспокойно заглядывая в глаза. Она
то и дело спрашивала: люблю ли я ее, и, получая утвердительный ответ,
смеялась и плакала в одно время, прижимаясь ко мне, как испуганная голубка.
Когда наконец наступил час разлуки, она повисла на шее и, судорожно рыдая,
шепнула:
- Смотри же, пиши и возвращайся... Ты ведь вернешься, не обманешь?
- Вернусь, вернусь, - отвечал я.
- Смотри же, а то... будет стыдно бросить так человека... Ведь я тебя
люблю!
Я вышел расстроенный. Мне все-таки жаль было Соню, с которой я
расставался навсегда.
Еще раз она крепко поцеловала меня, и... я вышел из своей маленькой
конуры с тем, чтобы никогда больше в нее не возвращаться.