"Константин Михайлович Станюкович. Женитьба Пинегина" - читать интересную книгу автора

мужчинах. Володя рассказывал глупые анекдоты, и Манечка заливалась, приводя
в негодование тетю-уксус, которая, несмотря на несколько рюмок вина, имела
все-таки обиженный вид и не без зависти высчитывала, во сколько мог обойтись
такой обед и что стоят такие вина. Одна только Катенька капризно молчала,
думая о близком ужасе родов, да гимназистка Люба сидела дичком, о чем-то
задумавшись, на дальнем конце стола.
Когда после жаркого подали шампанское и розлили по бокалам, разговоры
мгновенно смолкли, и в столовой наступила торжественная тишина. Все взоры
невольно устремились на Раису и Сашу Пинегина. И оба они несколько
смутились, особенно Раиса, точно в ожидании чего-то мучительного.
Но для чего же и был этот обед?
И Олимпиада Васильевна, торжественная, радостная и взволнованная,
поднялась и дрогнувшим голосом произнесла:
- За здоровье невесты и жениха!
Умиленная, со слезами на глазах, Олимпиада Васильевна обняла невесту,
осторожно отводя руку с бокалом, чтоб не облить ее платья. Она крепко
поцеловала ее, осенила крестом и, отхлебнув шампанского, шепнула:
- Милая... дорогая... Мой Саша так вас любит. Любите и вы моего
голубчика!
И она снова притянула к себе Раису и снова трижды поцеловала.
Подошел сын, и повторилась та же трогательная сцена.
Затем все шумно поднялись с мест и поздравляли жениха, невесту и мать.
Пили много шампанского и провозглашали тосты. Полковник крикнул: "Горько,
горько!" - и Пинегин поцеловал некрасивую, стыдливо зардевшуюся девушку при
общих радостных восклицаниях. Под конец обеда его превосходительство
произнес маленький спич, в котором, между прочим, сказал, какой честный,
славный и добрый Саша Пинегин. Говорил и полковник, говорил и Жорж, говорил
и Володя. Во всех этих речах было много самых горячих пожеланий.
Саша Пинегин, несколько опьяневший, слушал все это, благодарил и
чувствовал, что где-то, в глубине его души, снова поднимается презрение и к
самому себе, и к этим излияниям. И ему показалось, что его заживо хоронят во
всей этой атмосфере лицемерия и пошлости... Он взглянул на кроткие, любовно
глядевшие на него глаза некрасивой девушки, и в голове пробежала мысль: "Еще
не поздно... Можно отказаться!"
Но он решительно отогнал от себя шальную мысль, налил шампанского и,
обратившись к невесте, сказал:
- За наше счастье, Раиса!
И выпил залпом бокал.
- А где же Люба? Отчего ее нет? - спросил он.
Кто-то сказал, что она не совсем здорова и вышла из-за обеда.
Наконец обед был кончен, и все перешли в гостиную. По просьбе Олимпиады
Васильевны, слышавшей от сына, что Раиса хорошая музыкантша, она села за
фортепиано и стала играть.
Пинегин незаметно вышел из гостиной, прошел в комнату матери, думая,
что Люба там. Но ее там не было, а был полковник. Он был сильно навеселе.
- Ну, голубчик Саша, и умница же ты, - заговорил он слегка
заплетающимся голосом, - я всегда говорил, что ты умен, но все-таки не
ожидал этого... Не о-жи-дал. Гениально! И как это ты, шельмец, обработал
такую богачку... Небось заговорил ее... Ловко!.. Ай да молодчина!
И, хитро подмигивая глазом, полковник продолжал: