"Константин Михайлович Станюкович. Пассажирка" - читать интересную книгу автора

Бакланову значительно способствовали красноречию вдохновенной импровизации.
Так, казалось и ему самому, он никогда в жизни не говорил. И если в эту
минуту он не мог сравнить своего признания с признаньями госпоже
Софрончиковой и другим, то потому только, что он их совершенно забыл.
Мраморная вдова, слышавшая-таки, особенно после смерти мужа,
лаконически деловые признания янки и умевшая различать звуки страсти,
несмотря на свое относительное хладнокровие и свято чтимую память о муже,
невольно поддалась обаянию этой безумно-страстной песни любви среди океана,
на узком мостике покачивающегося клипера. И эта песнь вместе с теплым
дуновением ночи словно ласкала ее, проникая к самому сердцу и напоминая, что
она еще молода и что жить хочется...
- Послушайте... я рассержусь, если вы еще раз будете говорить такие
глупости, - строго проговорила она, хотя совсем не сердилась. - Вы немножко
увлеклись и вообразили уж бог знает что... Скоро мы расстанемся, и вы так же
скоро забудете про свою блажь... Так лучше останемся добрыми приятелями...
Вы ведь знаете, что я к вам расположена...
- Так вы не верите, что я вас люблю? Не верите?.. Хотите, я сейчас
докажу?
Какая-то нахлынувшая волна чувств вдруг захлестнула его, наполнив душу
отчаянной отвагой. Жизнь в эту минуту, казалось, не имела ни малейшей цены.
И он, весь охваченный сумасшедшим желанием доказать свою любовь, занес ногу
за поручни.
- Повторите еще раз, что не верите, и я буду в море!..
Голос Цветкова звучал восторженной решимостью фанатика.
И он и пассажирка - оба в одно и то же мгновение почувствовали, что,
повтори она слова сомнения, он без колебания бросится в океан.
- Верю, верю! - прошептала она, охваченная ужасом.
И, схватывая его руку, ласково и нежно, взволнованным голосом
прибавила:
- Боже! Какой вы сумасшедший!
Она невольно восхищалась этой безумной, чисто славянской выходкой,
испытывая в то же время эгоистически-приятное чувство женщины, из-за которой
человек готов совершить невозможную глупость. А легкомысленный сумасброд,
счастливый, что теперь не может быть сомнения в его любви, задержал на
мгновение похолодевшую ручку пассажирки в своей руке и быстро поцеловал ее в
темноте.
И опять спросил:
- Ответьте же, Вера Сергеевна. Нравится вам Бакланов?
- С чего вы это взяли? Нет.
- И милорд не нравится?
- Вот нашли...
- Значит, никто? - радостно воскликнул мичман.
- Никто особенно, но вы - больше других, недаром мы с вами приятели. И
останемся, если вы не станете больше делать глупостей... Я очень тронута
вашей привязанностью и ценю ее, но, кроме дружбы, ничем не могу отплатить
вам. Простите, милый Владимир Алексеич, и не сердитесь... Постарайтесь
забыть меня... И что бы могла я дать вам, - с оттенком грусти прибавила
мраморная вдова. - Во мне уж нет свежести чувства... Мне тридцать лет, а
вы... вы совсем юный.
Сердиться на нее? Да он бесконечно счастлив ее дружбой и больше ему