"Константин Михайлович Станюкович. Куда уйти?" - читать интересную книгу автора

огорчила?..
И только было начал Привольев, как Иван Иванович перебил:
- Значит, опять нашла полоса возмущения?..
И хихикнул.
- Да ты не смейся... Ты слушай...
- Слушаю... Не кипятись... Побеседуем толком, дружище, а потом... винт
устроишь?..
- Тебе только винт... Устрою, успокойся! Совсем ты, Иван Иваныч,
опустился... Ты войди в мое положение...
Подали кофе, и Валерий Николаевич наконец стал рассказывать о той
обыкновенной истории в правлении, где служил, которую он называл
"подлостью".
Чем подробнее и картиннее говорил он о лакействе и пролазничестве, о
несправедливости и произволе, о взяточничестве и вымогательствах некоторых и
завистливом попустительстве многих, о полной беспринципности людей, думающих
только о наградах и деньгах, - тем Привольев возбуждался все более и более,
и ему было приятно сознание, что все это он понимает и что все это его
возмущает.
Недаром же он с молодых еще лет возмущался, и Лика знает и любит и
уважает его за то, что он благородный человек, принимающий к сердцу все
несправедливое и позорное... И сама она такая же благородная и
сочувствующая...
- Ведь после этого нужно уходить из этой клоаки! - воскликнул Валерий
Николаевич.
И в эту минуту возбуждения, подогретого своими же словами, Привольев,
казалось, сейчас же ушел бы из своего учреждения.
- Ведь я сам подписываю то, что считаю вредным и в лучшем смысле
бессмысленным... Я сам подписываю отчет, в котором раздуваются цифры, и
многие верят, что наше дело, благодаря главному распорядителю, нашему
коммерческому гению, стоит на идеальной высоте... А между тем еще сегодня...
Иван Иванович осторожно зевнул.
"Ведь порядочный и неглупый человек, а все-таки по временам впадает в
транс и дает представления!" - подумал Иван Иванович, уверенный, что
все-таки никуда Валерий Николаевич не уйдет и даже испугается, если его
"великолепная королева", Лидия Антоновна, хоть для испытания согласилась бы
с его благородными намерениями бросить клоаку. - "Лидия Антоновна умная
женщина и недаром же любит друга и держит его в узде. Ореол беспокойного
общественного человека ему оставляет и милостиво разрешает приносить в дом
каждое двадцатое число четыреста шестнадцать рублей шестьдесят шесть
копеек!" - подсчитал в уме Иван Иванович.
И когда Привольев объяснил, что сегодня он делал то же, что и вчера, но
что надо же когда-нибудь кончить, то Иван Иванович не без ехидного намерения
протянул и как будто бы сочувственно:
- А награду тебе большую назначили к Новому году?
- Разве мне дадут?
- Да ведь ты дельный служащий.
- Кажется...
- И обещали полторы тысячи?
- Обещали и надули...
- Сколько?