"Константин Михайлович Станюкович. Дуэль в океане" - читать интересную книгу автора

и не били его.
Только не били бы! И, главное, чтобы не наказали линьками!
Старый боцман Корявый, "околачивавшийся", как он говорил, во флоте
двадцать лет и после всяких видов сделавшийся большим философом, обыкновенно
дрался "с рассудком" и "жалеючи", как говорили про него матросы.
Но и он становился раздражительней и дрался вовсе без рассудка, словно
бы в отместку за долгое ожидание напиться на берегу "во всей форме", как
называл он возвращение с берега в лежку и поднимание на палубу при помощи
более трезвых матросов, а то и на гордешке.
- За что зверствуешь, Митрич? - спрашивал его приятель, старый матрос,
вместе обыкновенно пьянствовавший на берегу.
- То-то от скуки... Пойми... Когда еще берег...
- А ты бога вспомни. Обижаешь, Митрич, безответных... первогодков...
Нехорошо, братец! - серьезно и в то же время душевно убеждал боцмана
маленький и сухощавый матрос Опорков с добрыми, словно бы виноватыми глазами
человека, понимающего, что он пропоец и не раз даже пропивал на берегу все
казенное платье и возвращался в одной рубахе, а на другой день покорно ждал
линьков.
- И бога помню, когда в понятии.
- Войди...
- А ты не лезь, Опорков... До берега не буду в понятии... Пойми и не
серди боцмана! - сердито оборвал приятеля боцман.
И Опорков отходил.
Сам он "заскучивал" по берегу, как и боцман. Необыкновенно добрый, он
все-таки остановил на другой день боцмана и просил пожалеть людей.
- Потерпи. Зато, Митрич, как берег... Одно слово - вдребезги! -
прибавлял Опорков.


III

В кают-компании тоже все чаще и чаще раздавались недовольные
восклицания скучающих офицеров:
- Скорей бы на берег!
- Тощища!
- Хоть бы по-человечески поесть, а то сиди на консервах!
- Обязательно выйду в отставку!
Каждый из восклицавших не ждал лично сочувственных реплик и не
продолжал жаловаться на скуку. Надоели все друг другу.
Почти каждый день после полудня, когда старший штурман, доложивши
капитану полуденную широту и долготу места "Отважного", возвращался из
капитанской каюты, мичман барон фон-Рейц, белобрысый молодой человек, с
скучающим добродушным лицом невозмутимого флегматика, спрашивал о чем-нибудь
плотного и крепкого, маленького, лысого, с седыми бачками и усами, старшего
штурмана.
И в этот день он невозмутимо спокойно спросил:
- Скоро в Батавию, Афанасий Петрович?
- Я не бог-с! Я штурман-с, барон.
- Я это знаю, Афанасий Петрович... Но однако?
- И однако не знаю-с! Эй, вестовые! Начерно рюмку водки!