"Константин Михайлович Станюкович. Тоска" - читать интересную книгу автораIX Прошло три дня. Боцману стало лучше. По ночам он тосковал по-прежнему, но галлюцинаций не было. Доктор "Нырка" раз посетил боцмана и сказал ему, что он глядит совсем молодцом. Скоро будет здоров вполне. "Так и ври, зуда. От себя не убежишь". И, обратившись к доктору, сказал: - Дозвольте явиться на "Нырок". - Как, что, почему? - засуетился доктор. - Ведь я тебе говорил, что здесь лучше. Разве здесь нехорошо? - Дозвольте явиться на "Нырок", - снова и уже настойчиво проговорил боцман. - Нельзя, хуже будет. - Дозвольте, вашескобродие. - Никак не могу. - Я тоже, вашескобродие, не могу. По моему малому рассудку без вашего дозволения уйду. Явлюсь к старшему офицеру и отлепортую. Доктор внимательно взглянул в глаза боцмана, и, казалось, в глазах больного не было ничего такого, что могло бы грозить больному еще сильнейшим расстройством нервов. И доктор наконец сказал: - Ну и черт с тобой. Но помни, если кому-нибудь сдерзничаешь, с тебя строго взыщут. Это - не берег. - И в Кронштадт тебя не отправят. Буду лечить тебя на клипере. Часа через два за больным приехал мичман Коврайский. Боцман обрадовался. А Коврайский тоже радостно сказал: - А я, Антонов, уже говорил и старшему офицеру и капитану насчет отправки тебя в Кронштадт. "Грозящий" уходит через два дня в Россию. Но, к удивлению мичмана, боцман не только не обрадовался, но стал угрюмее и мрачнее. - Много вам благодарен, ваше благородие, но только, может, я в Кронштадт и не желаю. - Не желаешь? - изумился мичман, уже кое-что прослышавший от фельдшера, почему именно так тянет боцмана в Кронштадт. - Да ведь ты просился? - А теперь не желаю, ваше благородие. - Ну, как знаешь. Только смотри, голубчик, не надрывайся на клипере; все-таки отдохни, в лазарете отлежись. - Нет уж, ваше благородие, лучше при деле буду, а то доктор заговорит, ваше благородие. - Ну, как знаешь, а если хочешь, тебя флагманский доктор посмотрит. На днях адмирал будет в Неаполе. - Что смотреть, никакой доктор не поможет от тоски, - проговорил боцман, и голос его звучал такой тоской, что мичман не смел больше ни о чем его расспрашивать. |
|
|